На что он вполне искренне ответил:
– Знаете, я уже не очень и понимаю, что законно, а что незаконно после всех этих ваших реформ…
– Не наших, – перебил его дознаватель, – а покойного государя императора Александра Николаевича Освободителя и его сановников. – Что вы еще имеете сказать по этому делу?
– Что имею? – Быстрицкий глянул прямо в глаза дознавателю. – А имею я то, что человек я пожилой, ни дома, ни квартиры нет, семьи нет, а проживание поддерживаю единственно случайными заработками. Конечно, когда-то я оступился, но наказание получил суровое и отбыл его сполна. Но вот помощи я не имел ниоткуда. Что, подохнуть мне надобно было раньше срока? Так особого желания к тому у меня не имелось. И у вас, думаю, тоже нет такового желания…
– Сейчас речь не о нас, – одернул его дознаватель, – а о вас.
– Так я о себе и говорю, – сердито посмотрел на полицианта Быстрицкий. – Как жить? На что? А тут предлагают работу. Сомнительную, конечно, но работу. И деньги за нее дают. Хорошие деньги! Мне что, отказаться следовало? Я что, Ротшильд какой, у коего ежели в одном кармане пусто, так он возьмет в другом? У меня во всех карманах пусто!
– Ладно-ладно, ты здесь не очень-то распространяйся, – попытался осадить Быстрицкого дознаватель. Да не тут-то было!
– Я в бане полтора года не был, – продолжал свои разглагольствования Иван Николаевич. – Лет семь в нормальной постели не спал. Горячее, ежели перепадает раз в неделю, то для меня это праздник неслыханный! Мне что теперь, на паперти христарадничать?!
Дознаватель налил из графина воды в чайный стакан и залпом выпил. Вот ведь какой занудный старик попался. Слова не дает сказать…
– Ладно, я понял, – вытерев рукавом губы, примирительно произнес дознаватель. – Тяжелая у тебя жизнь, отец, не спорю. А когда в нашем отечестве легко было? Мне, думаешь, легко? Работа-то собачья…
– И то верно, – так же примирительно сказал Иван Николаевич. – Всем нынче не просто… Лады, служивый, спрашивай, чего тебе знать надобно.
Беседовали они еще с час и разошлись, весьма довольные друг другом. Дознаватель услышал ответы на все вопросы, которые задавал, а бывший чиновник ответил на них полно и с охотою. А главное, так, как научил его Долгоруков.
На суде Быстрицкий проходил в двух ипостасях: как свидетель несостоявшейся попытки разбоя, учиненного в Волжско-Камском коммерческом банке Лукой (настоящего имени и фамилии которого так никто и не узнал), и как обвиняемый. Но лишь в присвоении чужого имени и пользовании фальшивыми документами. Суд принял во внимание его чистосердечное раскаяние, крайне затруднительное материальное положение, а его любовная драма, повергшая Ивана Николаевича в столь плачевное состояние и рассказанная им суду, вызвала даже слезу у некоторых присяжных заседателей из числа мужчин в возрасте.
Ему присудили полгода арестантских рот. Правда, он был бы не против и восьми месяцев, памятуя о том, что каждый месяц увеличивает его состояние на тысячу рублей, и даже просил суд наказать его построже, дескать, чтобы другим «неповадно было», однако тем самым только еще более разжалобил присяжных.
По отбытии ареста Всеволод Аркадьевич торжественно вручил Ивану Николаевичу десять тысяч рублей. Получая деньги, бывший чиновник по особым поручениям при казанском губернаторе плакал…
* * *
Когда полицианты поехали брать Гольденмахера – а это произошло тотчас по арестованию «фон Геккерна» и Луки, – его контора на Малой Проломной оказалась пустой. Ни документов, ни единых следов пребывания в ней Самуила Янкелевича не обнаружилось. Единственный свидетель, которого удалось отыскать полицейским чинам – конторщик с хлебного склада, – показал, что владелец торгово-закупочной фирмы «Гольденмахер и К°» еще вчера собрал вещички, вызвал извозчика и велел тому ехать на речной вокзал.
– Верно, отправился в деловой вояж, – заключил конторщик и пыхнул в лицо следователя дымом от папиросы.
– Угу, – ответили на это полицианты.
Было ясно, что Самуил Янкелевич дал деру.
Полиция составила его описание с особыми приметами, куда вошли пейсы и черная курчавая борода с проседью. Покудова сведения о нем рассылались по городам и весям Российской империи, господин «Гольденмахер» в более привычном для него образе Алексея Васильевича Огонь-Догановского преспокойненько попивал мадеру из погреба Севы Долгорукова и читал в «Русском вестнике» роман «Анна Каренина» сочинителя графа Толстого.
Роман Льва Николаевича о падшей женщине ему нравился…
Через две недели Гольденмахера арестовали. Вернее, нескольких Самуилов Янкелевичей Гольденмахеров: троих в Одессе и одного в Мариуполе.
– Не мы это! – заявили Гольденмахеры из Одессы. – И никакого-таки касательства к казанской торгово-закупочной фирме «Гольденмахер и компания» не имеем. Мы и города такого не знаем…
Гольденмахер из Мариуполя про Казань знал – вернее слышал, что имеется где-то в Сибири такой город.
– Не в Сибири, а на Средней Волге, – поправил его полицейский.
– Может, оно и так, – дипломатично заявил в ответ мариупольский Гольденмахер, – но я никогда не был в этом городе и быть там не собираюсь. А на ваше самоуправство буду жаловаться в Сенат. У меня там дядя в сенаторах служит.
Врал, конечно.
В общем, отпустили всех четверых Гольденмахеров (ну их ко псам!). Тем более что никто из них в Казани и правда не бывал. А в Бердичеве взяли еще одного Гольденмахера – Самуила Яновича. Но и он по выяснении личности был отпущен, и дело по розыску основателя и директора фирмы «Гольденмахер и К°» зашло в тупик.
* * *
На третий день после арестования Луки и Быстрицкого в Четвертую полицейскую часть заявился Васька-«грач». Утопленник был цел и невредим и заявил помощнику пристава Полупанову, что тогда, на пароходе, принял полштофа анисовой и «малость погорячился».
– Был не прав, – констатировал свое поведение на пароходе «грач». – Заварушку с потасовкой затеял сам, за то и поплатился.
– А что не показался, когда на берег выбрался? – прошипел в ответ на его признания помощник пристава. Парень начинал его злить, хотя прицепиться было особо не к чему…
– Струхнул, – просто ответил Васька. – Так что претензиев ни к кому не имею…
– Зато у нас к тебе претензии имеются, – зло ощерился Полупанов.
– А чо не так? – посмотрел прямо в глаза помощнику пристава «грач».
– А все, – ответил тот. – Ты на пароходе что делал? «Работал», поди? Кошельки цеплял?
– А ты чо, за руку меня поймал? Я, как и все, развлекаться в ресторацию ехал. Отдыхать от трудов праведных…
– Что, заработался? Устал, бедняжка? – ехидно спросил Полупанов.
– Устал. От таких вот фараонов, как ты.
Удар в зубы был неожиданным. Васька едва усидел на стуле, потом сплюнул сгустком крови прямо на пол дознавательской комнаты и провел по разбитой губе тыльной стороной ладони:
