Великолепный и неотразимый Эдмонд Массари, придумавший одну из самых блестящих афер – «невостребованный груз», – остался в Тобольске. Он женился на вдовствующей купчихе Евдокии Мансуровне Крашенинниковой, с которой его познакомил, кстати, Огонь-Догановский. Вернее, женился на ее двух миллионах и сытой благополучной жизни.
Тогда ситуацию разрешил по-мирному Феоктист Протопопов. Этот «валет» всегда отличался большой рассудительностью и спокойствием, и ему поручалось в клубе вести тайные и явные переговоры, в том числе и могущие вылиться в конфликт. И он всегда выправлял по-мирному. Так случилось и при «прощании» с Эдмондом Массари. Все поняли, что Массари ломоть уже отрезанный, и окончательно от него отстали. В конце концов, каждый имеет право выбирать, как жить. И никто никому не указ…
Потом состоялось венчание. Вдовушка-купчиха снова стала замужней женщиной и начала именоваться Евдокией де Массари, а Эдмонд Себастьян сделался миллионщиком. Зажили они душа в душу, и светский лев и ловелас, раздобрев и потолстев, стал вполне добропорядочным семьянином, редко выходящим из дома без особой нужды…
Вслед за Феоктистом Протопоповым получили свободу отставной гусарский поручик Сергей Аполлонович Дмитриев, двинувший на Кавказ рядовым возвращать офицерское звание, что у него вскорости получилось, и бывший чиновник Плеханов, за которого крепко хлопотали влиятельные люди в Санкт-Петербурге.
В восемьдесят первом году покинул сибирскую ссылку Африканыч-Неофитов. Он подался в Казань, куда его пригласил «князь» Вольдемар Долгоруков, один из самых масштабных «валетов», исключая разве что Пашу Шпейера, известного многими аферами, в том числе и самой знаменитой – продажей губернаторского дворца на Тверской заезжему английскому лорду. Вольдемар и Африканыч были короткими приятелями еще в клубе, провернули вместе не одну аферу и махинацию, и можно было не сомневаться в том, что им друг с другом не будет скучно…
«Граф» же Давыдовский, которому было запрещено проживать во многих губернских городах империи, как, впрочем, и Огонь-Догановскому, принял предложение «старика», и они отбыли в Поречье на Каспле, бывшую дворцовую волость царя Алексея Михайловича, а после специального указа Екатерины Великой – городок, где у смоленского помещика Алексея Васильевича Огонь-Догановского было именьице. В нем они и коротали зиму одна тысяча восемьсот восемьдесят второго года.
Надо признать, что они, конечно же, не сидели сложа руки. Поиграли прошлым летом на пару в пароходах в баккара, вист и фараон, обчистили два десятка простофиль из купцов и мещан, любивших перекинуться в картишки, чтобы скрасить долгий путь. Осенью и в начале этой зимы затеяли игру в штос и банк в поездах, однако их довольно скоро вычислили, и после посещения полицейской управы в Смоленске и разговора с полицеймейстером и вице-губернатором с игрой в поездах пришлось «завязать».
Огонь-Догановский, правда, пробавлялся еще обучением игре в разные карточные игры юнцов, но все это было скучно, совершенно не азартно и малодоходно. Деятельная натура «старика», хоть ему и стукнуло нынче уже пятьдесят пять годочков, требовала настоящего дела.
И оно вскоре нашлось…
* * *
В начале марта в «Смоленских губернских ведомостях» появилось объявление, что вновь открытое частное акционерное общество «Друг коннозаводства» объявляет прием служащих для открываемых Обществом десяти кабинетов коннозаводства в разных частях города. «Требуются конторщики и артельщики с опытом работы не менее двух лет и с залогом от 700 до 1300 рублей в зависимости от будущей исправляемой должности», – говорилось в объявлении.
Набор служащих для кабинетов коннозаводства ЧАО «Друг коннозаводства» осуществлялся в только что открывшейся конторе на Левобережье близ церкви Михаила Архангела. Заведовал конторой по трудоустройству Алексей Васильевич Огонь-Догановский. Он же, как и «граф» Давыдовский, были акционерами общества, двумя из десяти, с долей всего-то в шесть процентов от всего собранного капитала. Остальным восьми акционерам, ввязавшимся в эту авантюру (правда, они не знали покуда, что общество «Друг коннозаводства» вместе с десятью его кабинетами является чистейшей воды аферой), принадлежали 94 % акций общества. Естественно, из их среды (при непосредственном содействии Огонь-Догановского и Давыдовского) был избран Председатель общества, некто Иван Трофимович Громовержцев – старик восьмидесяти двух лет от роду – и Совет директоров, куда вошли акционеры, имеющие в предприятии долю не менее десяти процентов. Таким образом, ни Алексей Васильевич, ни «граф» Давыдовский в Совет не вошли, чего делать и не собирались.
Пока Давыдовский выступал на Совете директоров в качестве приглашенного пайщика и призывал акционеров ЧАО сделаться истинными друзьями коннозаводства и коннозаводчиков и вкладывать деньги в это «богоугодное, благороднейшее, выгодное и полезное для родного отечества предприятие», Огонь-Догановский стриг купоны. Вернее, собирал живую залоговую наличность от 700 до 1300 рублей ассигнациями с каждого из желающих сделаться артельными и конторскими служащими в кабинетах коннозаводства.
Получив деньги, Алексей Васильевич писал официальную бумагу, рекомендующую членам Совета директоров ЧАО «Друг коннозаводства» принять означенного господина в качестве помощника столоначальника Первого кабинета коннозаводства, а то и его заместителя. Совет директоров означенного господина (коль существовала рекомендация их конторы по найму) принимал на указанную должность, и Огонь-Догановский составлял, к примеру, с помощником столоначальника договор, по которому тот принимался на службу в ЧАО «Друг коннозаводства» и обязался выплачивать Огонь-Догановскому 3 % от полного годового жалованья, причем одноразово и немедленно. Также в карман Алексея Васильевича оседало восемь рублей серебром за заключение каждого договора.
Десять кабинетов коннозаводства появилось в самых разных частях города, как в левой, так и в правой его сторонах, разделенных великой рекой. В этих кабинетах завели кассы, счетные книги, изготовили печати и штемпели, купили столы, стулья, чернильные принадлежности, нарукавники и писчую бумагу. В общем, все, как полагается. Посадили служащих и велели… штудировать так называемую «Лошадиную энциклопедию» и все восемь томов «Племенных книг». Иной работы покуда не существовало.
Не было у служащих другого занятия и через месяц.
Через месяц и две недели иные служащие стали роптать и высказывать мнение о том, что неплохо бы им уж чего-нибудь и поручить: какое-нибудь дело, помимо «штудирования» «лошадиных книг». И пора бы, наверное, выплатить жалованье, которого они еще не видели и в глаза.
– Не извольте беспокоиться, – самым убедительным образом заверил их Алексей Васильевич, – жалованье на днях вам будет выплачено. – И помахал перед носом служащих билетом Купеческого банка достоинством в восемьдесят две тысячи пятьсот рублей. Фальшивым, разумеется. – Что же касается работы, – Огонь-Догановский улыбнулся, – завалим! По грудь… По шею… По самое темечко… Но, господа, чуть позже. Вы же знаете, наше предприятие находится, так сказать, в процессе становления, на что требуется некоторое время…
