Он проследил за ними взглядом и увидел на куполе балагана броскую вывеску:
ЦИРК
бр. Домбровских
Дневные и вечерние представления
Давыдовский помялся и пошел вслед за мальчишками. «Может, одежонкой какой-нибудь разживусь», – подумал он.
Сейчас, всегда элегантный и благоухающий, Павел Иванович не был похож на аристократа. И тем более на графа. В одних подштанниках и с голым торсом он, скорее, смахивал на пропившегося мужика из мещан, только-только проспавшегося; незадачливого любовника, застигнутого врасплох заявившимся вдруг мужем, или сбежавшего из Желтого дома пациента, которого надлежало обходить стороной.
Через центральный вход Давыдовский не пошел. Он завернул за дощатое строение балагана, прошел саженей пять и обнаружил звериный загон. «Граф» открыл калитку, прошел загоном до служебного входа в балаган и открыл дверь. И тотчас на него уставилась морда с соломенными волосами, глазами в синих разводах и свиным пятачком вместо носа.
– Наше вам с кисточкой, – сказала морда и хрюкнула.
– Здрасте, – растерянно произнес Давыдовский. – Видите ли, в чем дело…
– Вижу, вижу, – ответила морда и снова хрюкнула. Очевидно, хрюканье должно было изображать смех. Впрочем, Павлу Ивановичу это было не важно.
– Чиркин! – вдруг раздался за спиной женский голос. – Ты где ходишь, зараза? Ступай к Зигмунду!
– Прошу прощения, голый господин, – произнесла морда и, хрюкнув, ретировалась.
Какая-то дородная женщина с бородой и усами обошла Давыдовского кругом и спросила:
– Новенький, что ли?
– Ага, – быстро ответил Павел Иванович.
– Гардеробная там, – протянула она руку в конец коридора и тотчас удалилась.
Давыдовский мгновение постоял, затем решительно направился в направлении, указанном усато-бородатой женщиной. Дойдя до конца коридора, открыл какую-то дверь и услышал отборнейшую брань…
– Где он, мать его растак? Где этот… Илейка, мать его разэдак?
– Сигизмунд Карлович, дело в том, что… – пытался оправдываться небольшого роста человечек с потной лысиной, которую он периодически вытирал цветастым носовым платком.
– Не желаю ничего слушать! – орал Сигизмунд Карлович. – Через сорок минут начало представления, а вашего Илейки нет. Где он, раскудрит его налево?!
– Запил он, Сигизмунд Карло…
– Что? Запил?! Етит его! А кто тогда выйдет против «Железной маски»?
Человечек с потной лысиной полез за носовым платком, и в это время, воспользовавшись паузой, в разговор вклинился Давыдовский:
– Простите, я хотел бы…
Не обращая никакого внимания на «графа», Сигизмунд Карлович снова заорал, да так, что изо рта одного из «бр. Домбровских» на человечка с потной лысиной полетели брызги слюны:
– Кто, я тебя спрашиваю, будет сегодня подсадным?
– Простите… – снова попытался вмешаться Давыдовский, и Сигизмунд Карлович, наконец, заметил его:
– Это еще что за фрукт?
– Позвольте представиться…
– Я тебя спрашиваю – кто это? – не дав Давыдовскому договорить, продолжал наседать на человечка с потной лысиной Домбровский. И, бросив еще взгляд на человека в одном исподнем, вдруг осекся.
Какое-то время он с откровенным интересом осматривал «графа» с ног до головы. А потом в его глазах вспыхнул веселый огонек.
– Ты посмотри, какая у парня мускулистая фигура! – сказал он человечку с потной лысиной уже вполне доброжелательно. И затем обратился непосредственно к Давыдовскому: – Вы кто?
– Видите ли, я…
– Хотите подзаработать? – как и в прошлый раз, не дал договорить Давыдовскому Сигизмунд Карлович.
– Да, – без колебания ответил «граф».
– А где ваша одежда? – спросил балаганный антрепренер.
– Украли, – коротко ответил Давыдовский.
– Это хорошо…
– Что? – не понял Давыдовский. – Что же хорошего вы находите в том, что у меня украли одежду?
– Хорошо то, что вы сейчас находитесь в безвыходном положении и просто вынуждены принять мои условия, – ответил Сигизмунд Карлович.
– Я уже сказал, что готов их принять, – сказал «граф». – Конечно, если они меня устроят…
– Устроят, можете не сомневаться, – ответил Домбровский. – Условия вполне подходящие. – Он снова посмотрел на Павла Ивановича, с удовольствием задержав взгляд на мощной груди и развитых бицепсах. – Впрочем, в вашем положении отказываться от любых условий не резон… Значит, так: вы будете подсадным.
– Кем, простите, буду? – не сразу понял, о чем идет речь, Давыдовский.
– Ну, понимаете, через сорок минут, теперь даже меньше, у нас должно состояться дневное представление. И один из номеров – силовой. То есть наш артист «Железная маска», имя которого мы покуда держим для публики в секрете, будет жонглировать булавами и гирями, ломать пятаки, поднимать живую лошадь и, возможно, бороться с медведем. После этих номеров он обратится непосредственно к публике и предложит с ним побороться. И вы – согласитесь… Вот и все. Идет?
– Идет, – просто ответил Давыдовский.
– За это вы получите… червонец.
– Нет, – подумав, ответил «граф».
– Нет? – удивился Сигизмунд Карлович.
– Нет, – твердо ответил Давыдовский.
– Хм… И сколько же вы хотите?
– Четвертную, – ответил сын тайного советника и вежливо улыбнулся.
– В вашем положении торговаться совершенно не резон, – заметил Сигизмунд Карлович.
– В вашем тоже, – парировал Давыдовский.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Затем балаганный антрепренер пожал плечами и сказал:
– Хорошо.
Павел Иванович кивнул и улыбнулся еще шире.
– Будете сидеть во втором ряду, место вам покажут. А пока, – Сигизмунд Карлович посмотрел на человечка с потной лысиной, – выдайте подсадному какое-нибудь платье. Ну, скажем, цехового… В самый раз будет!
* * *
Выход «Железной маски» был во второй половине представления. А началось оно с того, что под переливающийся звон поддужных колокольчиков на сцену выехала тройка запряженных медведей. Ею величаво правил огромный бурый медведь в поддевке, шелковых штанах и малахае, лихо заломленном назад. Тройка сделала несколько кругов по сцене, после чего укротитель с прилизанной прической и огромными усами, закрученными кверху, распряг медведей, и они стали выделывать разные эквилибристические номера. Сам «ямщик», несколько раз перевернувшись через спину под аккомпанирование оркестра, принялся жонглировать двумя мячами, что у него неожиданно весьма ловко получалось. Потом натянули проволоку, и громоздкий зверь прошел по ней туда и обратно, ни разу не покачнувшись.
