Каюта мадам Мальцевой и в самом деле оказалась недалеко – в самом начале коридора. Открыв дверь, дама втянула вовнутрь не на шутку оробевшего Евдокима. Задернула на окошке занавеску, и когда помещение утонуло в полумраке, произнесла:
– Экий вы нерасторопный. Встали у порога верстовым столбом, да так, что вас и не сдвинешь.
– Оробел я малость… – признался Ануфриев. – Вы – мадам Мальцева, а кто я? Купец!
Мальцева шагнула вплотную. Запах от духов щекотал носоглотку, и Евдоким едва сдерживался, чтобы не чихнуть. Тонкие длинные прохладные руки обвили его плечи. Жаркое дыхание обжигало кожу.
– Что же вы меня не целуете? Или я вам совсем не нравлюсь?
– Оно как-то…
– Подчас мужчины бывают такими нерешительными. – Женщина прижалась к его груди. – А нам порой хочется стать немного безрассудными. Мы хотим, чтобы мужчины были с нами дерзкими, и мы готовы прощать им все вольности… Ну что же вы стоите истуканом? Право, это уже некрасиво по отношению к даме. Срывайте с меня платье, делайте со мной что хотите, берите меня! Вот я, вся ваша! Ну что же вы?! – едва ли не в отчаянии произнесла Анастасия Дмитриевна.
– Ежели, конечно… Вы того… Самого… Просите… Так я со всей душой, – попытался он расстегнуть платье.
– Уф! Какой же вы все-таки неотесанный, Евдоким, – и со смешинкой в голосе продолжала: – А может быть, оно даже и к лучшему. Вы даже не представляете, как мне надоели все эти обходительные поклонники с охапками цветов. Все их никчемные признания в любви, хотя в действительности им нужно от меня одно… Вы покраснели, как невинная девица. Ну что же вы так несмелы? Да не тяните вы так за рукав, вы его просто оторвете. Ведь за это платье я отдала целое состояние! – Повернувшись, Анастасия Дмитриевна проговорила: – Расстегните мне платье. Только умоляю вас, не порвите его! Ведь не нагишом же мне по пароходу шастать!
Евдокимов сопел, как паровоз, двигавшийся на полном ходу. Пальцы предательски дрожали, когда он касался обнаженной кожи мадам Мальцевой, и он даже судорожно сглотнул, когда коснулся темной родинки под правой лопаткой. Наконец последняя пуговица была расстегнута, платье упало к ее ногам. Розовые панталоны с кружевами плотно обтягивали ее выпуклый зад, а длинные темно-коричневые чулки облегали прямые и слегка полноватые ноги.
– И вы считаете, что этого вполне достаточно? – Руки певицы уперлись в бока.
– Эко сколько механизмов-то у чулок, – показал он на застежки, боюсь, как бы не запутаться. – Мои-то прежние зазнобы попроще были. Платье приподнял, и того… – проговорил он со значением.
– Отправляясь в путешествие, разве я мечтала о таком увальне, как этот купец! – вздохнула Анастасия Дмитриевна. – Ну да уж ладно, – поставила она красивую длинную ногу, одетую в атласный чулок, на край стула. – Будем надеяться, что в койке вы, молодой человек, будете куда более расторопным.
– Вы, мадам Мальцева, снимите с себя всю эту защиту, ну а я уж со своей стороны не оплошаю.
– Какой вы все-таки чурбан! Что вы меня все мадам Мальцевой называете? А разве не можете, например, сказать: «Анастасия, прелесть моя…»
– Виноват-с! Скажу!
Отстегнув чулки и сняв с себя панталоны, Анастасия Дмитриевна предстала, как есть. Евдоким не без удовольствия отметил, что тело у мадам Мальцевой будет куда посвежее, чем лицо. Выразительно сглотнув, он сделал шажок вперед.
– Чего же вы стоите? Или теперь мне вас раздевать нужно?
– Ах, это оно самое… Отчего же, я уж сам смогу, – стянул купец брюки.
– Молодой человек, да не так уж сильно, иначе вы порвете свои порты и до своей каюты вам придется добираться нагишом. Представляю, какой выйдет конфуз. Ха-ха-ха!
* * *
Продрав глаза, Евдоким увидел лежавшую подле себя Анастасию Мальцеву и невольно поморщился. Вчерась вечером Анастасия Дмитриевна выглядела куда краше, а сейчас ее лицо напоминало печеное яблоко, да и потягивало от нее будто бы от винного погреба. Мадам Мальцева толк в любви понимает, это надо признать. В сравнении с ней мамзельки из дома маман Пузыревой всего-то неумелые гимназистки. Это надо же, так расшевелить – до самого утра не уснул!
Оставалось только додумать, сколько же может стоить подобное удовольствие. Ежели мамзельки у маман Пузыревой стоят рупь с полтиной, а с иными и вовсе можно было договориться за две бутылки шампанского, то мадам Анастасия Мальцева, по всему видать, в большой цене. Наверняка тут трешницей не отделаешься, а то и красненькую придется отдать. Как-никак все-таки российская знаменитость! А может быть, даже на целую двадцатку потянет. Уж как-то очень неудобно ей трешницу предлагать после всего того, что она проделала, довольно улыбнулся Евдоким.
Поднявшись, Евдоким выудил из кармана портмоне, но, на беду, кроме четвертного, ничего не оказалось.
Мадам Мальцева продолжала спать, выпуская через сомкнутые губы шипящие звуки. Именно с таким звучанием паровоз, стоящий на платформе, выпускает пар. Возможно, кто-то на его месте, воспользовавшись беспамятством женщины, ускользнул бы за дверь, так и не расплатившись за доставленное удовольствие, но только не Евдоким Филиппович, причислявший себя к людям порядочным. А потому, одевшись, он принялся терпеливо дожидаться пробуждения певицы. Однако чем дольше купец сидел, тем сильнее и продолжительнее становились ее рулады, окончательно убив в нем надежду на скорое пробуждение.
Тронув Анастасию Дмитриевну за плечо, Ануфриев произнес:
– Мадам Мальцева.
Женщина спала крепко – видно, прошедшая ночь дала о себе знать – и совершенно не желала пробуждаться. Евдоким Филиппович толкнул посильнее. Разлепив глаза, женщина некоторое время с откровенным недоумением взирала на склонившегося над ней молодого человека, после чего разочарованно произнесла:
– А-а, это ты…
– Кому же еще быть, коли не мне, – ответил Евдоким, малость обескураженный. – Здесь более и не было никого.
– Тоже верно, – резонно заметила мадам Мальцева. – Какой же вы, Евдоким, ненасытный, – придвинулась женщина чуток поближе. – Я еще глаза не успела разлепить, а вы уже опять за свое. Вот что значит настоящая страсть! Похоже, я совсем вскружила вам голову, бедный мой мальчик… Дайте я хотя бы приведу себя в порядок.
– Мадам Мальцева, я не о том…
– Вот как… Евдокимушка, что-то вы со мной с самого утра какой-то официальный. А помнится, минувшей ночью вы меня совсем иными словами называли.
– Это какими же? – обескураженно спросил Ануфриев.
– Лапушкой, например, – тонкие бледные руки легли поверх его ладоней. – И мне это очень нравилось. Помнится, даже признания разные делали, замуж настойчиво зазывали, – продолжала жеманно певица. – Вот я сейчас и раздумываю над вашими словами – а может, действительно мне за вас замуж пойти?
– Чего только спьяну не скажешь, – невесело пробубнил Евдоким. – А только, мадам Мальцева, я хочу спасибо сказать за оказанное блаженство. Это вам за доставленное удовольствие, – протянул купец четвертной билет. – Только надобно бы еще сдачи дать пять рублей. Я хоть человек и не бедный, а только разбрасываться рублями не привык. Деньги счет любят!
