Евдоким невольно почесал кудрявый затылок, что должно было означать: «Как все непросто у этих господ!»
– Ну, ежели нужно, тогда конечно. Только как же мне с ним повидаться?
В глазах княжны блеснул озороватый огонек, тотчас спрятавшийся за плотно сомкнутыми густыми ресницами.
– Приходите завтра в это время, вот тогда и поговорите, – мягко улыбнулась княгиня, вселив надежду. – Только вы уж постарайтесь его убедить, а то он бывает таким упрямым.
– Вы не беспокойтесь, сударыня, я уж постараюсь, – заверил купец, негодуя, что венчание придется отложить еще на пару дней.
* * *
Утром Евдоким сходил к цирюльнику. Обстоятельно, вдаваясь в детали, он рассказал о своей скорой женитьбе и пожелал, чтобы тот глицерина не жалел. Прочувствовавшись, цирюльник кромсал его ножницами целый час, зачесал волосы на пробор, а потом, взяв флакон с одеколоном, щедро вылил его на макушку. Так что от Евдокима Филипповича благоухало, как от городской клумбы.
Ровно в полдень, наняв для торжественного события тройку жеребцов в белых яблоках и с бубенцами, Ануфриев лихо подкатил к дому княгини и, сунув трешницу кучеру, велел дожидаться, пока дело не разрешится. Уже сходя с облучка, он глянул на окно квартиры княжны и заметил в одном из них седого мужчину с чашкой в руках, с интересом разглядывающего подъехавшего молодчика. Дверь квартиры ему открыла горничная, которую он увидел в первый день своего приезда, на сей раз мило улыбнувшаяся, в чем Евдоким разглядел добрый знак.
– Пожалте, – проговорила барышня. – Проходите в гостиную, сейчас я о вас доложу.
Робея, Евдоким Филиппович вошел в гостиную и, потоптавшись малость по углам, решил дожидаться на кушетке, стоявшей у окна.
Еще через несколько минут дверь распахнулась, и в комнату вошел тот самый человек, которого он рассмотрел в окне. Правда, сейчас у него не было в руках чашки. В темно-синем фраке, из-под которого проглядывала белоснежная сорочка, и с большим орденом на груди, он напоминал концертный рояль, который только что выволокли на сцену.
Перед столь безупречным изяществом Евдоким Филиппович оробел еще более, а князь хорошо поставленным голосом спросил:
– Вы изволили меня видеть, молодой человек?
– Э-э… Ну-у…
– Какое у вас ко мне дело? Вы из попечительского совета? Сразу хочу вам сказать, что сегодня на благотворительность больше десяти тысяч рублей дать никак не могу. Буквально час назад приходила дама из воспитательного дома, так я выписал ей вексель на пять тысяч. Уж побойтесь бога, не могу же я каждый день выдавать по двадцать тысяч рублей! Ведь деньги не мои, за ними стоят меценаты! Кто же поможет в следующий раз страждущим, если я буду столь расточителен.
– Я к вам, ваше сиятельство, совсем по другому делу, – поднялся с кушетки Евдоким Филиппович.
– Это по какому же? – Взгляд графа выражал интерес. – Ах, да, вспомнил! Вы пришли затем, чтобы пригласить меня на открытие художественной выставки в Юсуповском дворце? Право, даже не знаю, что и сказать. Не могу же я быть одновременно сразу в нескольких местах! Вчера вечером я присутствовал на открытии Императорского театра для драматических спектаклей, сегодня утром я был на открытии дома сестринского ухода, а вечером меня дожидаются в приюте для убогих и престарелых. Поймите меня правильно, молодой человек, я просто не имею права не прийти на это мероприятие! Что тогда обо мне подумает общественность, а что скажет Синод и сам государь император! Это просто мой долг быть там, где сейчас труднее всего.
Евдоким Филиппович невольно заморгал глазами. Экий матерый человечище! Все о ближних печется.
– Только ведь я совсем по другому делу, ваше сиятельство.
Граф всплеснул руками:
– Право, я теряюсь в догадках. Не мучайте меня, это по какому же?
– Я пришел свататься к вашей племяннице, княжне Марианне.
– К Марианнушке? – остановил граф строгий взгляд на Ануфриеве. – Но она мне ничего не рассказывала. Право, вы меня очень озадачили, молодой человек. Как же вас зовут?
– Евдоким Филиппович Ануфриев.
– Вы, стало быть, из провинции?
– Из Чистополя, ваше сиятельство.
– Кхм… Ну а меня вы, верно, знаете?…
– Знаю, ваше сиятельство. Граф Сенявин Наум Алексеевич.
– Насколько же это у вас серьезно?
– Очень серьезно… Марианна так и сказала.
– Что еще она говорила?
– Что вы у нее за родителев. Как, говорит, мой дядюшка порешит, так тому и быть!
– Хм… Вижу, что наш разговор принимает серьезный оборот. Давайте присядем, – показал граф на диван. Дождавшись, когда Евдоким сядет рядом, продолжил: – Ну-с, молодой человек, рассказывайте, как давно вы знакомы с моей племянницей.
– Ну-у, уже четвертый день пошел, – признался Ануфриев.
– Четвертый, говорите…
– Именно так-с.
– Хм… Тогда ваши чувства внушают уважение. Значит, увидели Марианну, и вам стало понятно, что вам без нее никак не жить?
Граф оказался понимающим собеседником.
– Именно так, ваше сиятельство.
– И ни о чем другом думать не можете, как только об Марианнушке?
– Как глаза закрою, так она передо мной в образе стоит, – разоткровенничался купец. – А в прошлую ночь даже два раза просыпался, все княжна мне снилась.
– Беспокойно спите, значит.
– Беспокойно, – признался Евдоким Филиппович, – все ворочался и в разных фигурах ее представлял.
– Это беда!
– Напасть, ваше сиятельство! – охотно согласился Ануфриев. – Прямо и не знаю, что делается со мной, не ведаю, что и говорить…
Граф понимающе закивал:
– Это называется страсть, молодой человек. Бывает, как западешь на иную девицу, так ни о чем другом и думать не можешь.
– Во-во, ваше сиятельство, у меня такое же!
– А из какого вы сословия?
– Из купеческого.
– Хм… Ну, батенька, даже не знаю, что вам и ответить, – развел руками граф. – Ведь мы же с вами люди разного круга. Вы только поймите меня правильно, молодой человек, вы мне весьма симпатичны. Внешностью вас господь не обидел, парень вы видный, но ведь у каждого сословия имеются свои порядки, привычки, круг общения… Как же Марианне проживать без этого круга? Я думаю, она заскучает.
– При моих-то капиталах я ей любое общество организую, – солидно парировал Ануфриев. – Вот давеча к нам в город поэт петербургский пожаловал. Я ему двести рублей посулил и говорю: уважь меня, братец, покажись в моих палестинах.
– А он что?
– Пришел. А потом во время обеда стихи читал. А я ему еще тридцать рублей добавил. А на прошлой неделе к нам в город вице-губернатор пожаловал, и по этому случаю городской глава бал устраивал. Только самых знатных людей и пригласил. Я к распорядителю подошел и говорю: «Лукич, братец, ты бы меня уважил, протекцию устроил!»
