– В таком случае, – повернувшись к еще более смутившемуся приставу, добавил «котелок», – мы вправе подвергнуть вас аресту, а потом под присмотром полицейских препроводить за пределы Российской империи.
Фыркнув, актриса спросила:
– Получается, что более в России я никому не нужна?
– Не мне об этом судить, сударыня, я всего лишь исполнитель. Хотя как знать…
– Хорошо. Оставьте меня! Мне нужно идти в театр, хотя не представляю, с каким настроением я буду танцевать.
– Я бы на вашем месте, сударыня, не утруждался. Вам лучше заняться сбором вещей. Директор театра уже предупрежден, что вы не явитесь.
– Ах, вот как… Значит, меня уже уволили?
– Честь имею. Надеюсь, мы с вами больше не свидимся… Во всяком случае, наша следующая встреча может закончиться для вас более печально, смею вас предупредить.
Коротко кивнув, человек в котелке уверенно зашагал к выходу, увлекая за собой сконфузившегося пристава.
– Маланья! – громко позвала Элиз Руше.
– Что надобно, сударыня? – появилась горничная, вытирая мокрые ладони о подол.
– Складывай вещи!
– Едете куды?
– Еду.
– И куды ж? – спросила словоохотливая горничная.
– Все тебе скажи… Сегодня последний день. Получишь расчет.
– Куды ж я без вас-то? – всхлипнула Маланья.
– Ничего, как-нибудь справишься. Из какой ты деревни?
– С Раздольного.
– Видно, тебе до Раздольного придется подаваться.
Элиз Руше подошла к окну и увидела, как человек в черном сюртуке что-то говорил приставу. Вел себя важно, для пущей убедительности слегка постукивал тростью по мостовой. В ответ пристав лишь энергично кивал на каждое произнесенное слово и больше походил на заштатного урядника, которого отчитывает строгое начальство. А еще через минуту разошлись каждый в свою сторону: человек в черном сюртуке шествовал широкой размеренной походкой, высоко задрав подбородок и поигрывая дорогой тростью, а пристав, чем-то удрученный, заложив руки за спину, шел понуро, едва не цепляя носками сапог неровную брусчатку.
В дверь позвонили. Кто бы это мог быть?
– Маланья, открывай! Ты там уснула, что ли?
– Так вы же меня, барыня, рассчитали.
– Поработаешь еще день-другой.
– А может, вы мне трешницу на приданое добавите? Уж больно хочется богатой девкой замуж выйти.
– Бегом открывай! – прикрикнула Элиз. – А то и обещанного не получишь.
– Бегу, сударыня! Вот ежели бы вы мне еще того платья в горошек пожаловали… – пожелала горничная, но, натолкнувшись на строгий взгляд Элиз, заспешила к двери. Повернув замок, она распахнула дверь и произнесла: – Это до вас, сударыня.
– Кто там еще, поклонник?
– Хахаль, сударыня.
– Ну что за противная девка! А нельзя сказать «фаворит»? Или «кавалер»?
– Так ведь знамо дело, фавориты только у прынцесс да цариц бывають.
– Это тебе за хахаля, – шутя, стукнул Варнаховский горничную ниже спины. – А хороша! И бела, и румяна, а как мягка…
– Скажете тоже, барин, – зарделась девка, прыснув в ладошку. – Ваша-то барыня порумянее будет. Вот давеча, когда я ей в баньке-то спину натирала…
– Маланья, уймешься ты, наконец? – сурово спросила Элиз.
– Все, барыня, ухожу! Какой кавалер!..
– Несносная девка, – пожала плечами Элиз, – завтра я ее рассчитаю. Хоть так от нее избавлюсь… Господи, о чем это я? – прижалась Элиз к Варнаховскому. – Когда тебя арестовали, я думала, что больше никогда тебя не увижу.
– Как видишь, обошлось. Меня отпустили.
– А надолго ли? Мне вот сказали, чтобы я немедленно уезжала из России. Дали на сборы всего лишь два дня.
– Уверен, они меня тоже не оставят в покое. У меня дурное предчувствие, а оно меня никогда не обманывало. Завтра я должен выйти на службу, а там посмотрим.
– И куда?
– Начальником караула в Зимнем дворце.
– Там может произойти все что угодно… Боже, почему я не знала тебя раньше? Где же ты был все это время?
– Просто все это время я тебя искал. И я счастлив, что наша встреча наконец состоялась. Как же я по тебе соскучился! – Ладони Варнаховского прошлись по узкой девичьей спине, натолкнувшись на шнурки платья, замерли на какое-то мгновение, как если бы принимали решение, как поступить со столь неожиданной преградой, а потом лихорадочно, путаясь в завязках, принялись расшнуровывать платье.
– Какой же ты нетерпеливый, – простонала Элиз. – Ты порвешь мне платье, оно стоит целое состояние… Мне его подарил великий князь Николя за день до нашего расставания…
Накидка из морской норки валялась на полу. И Леонид, не осознавая ее настоящей цены, безжалостно придавил мех штиблетами.
– Прошу тебя, – задохнулся, распалившись, он, – не упоминай более великого князя… хотя бы при мне.
Его губы притронулись к откинутой шее, вырвав из груди женщины новый взволнованный вздох.
– Боже, ты просто сводишь меня с ума, – простонала женщина. – Я не знаю, что мне делать.
– Тебе не нужно ничего делать, просто доверься мне.
Скрипнув, дверь неожиданно распахнулась, и в проеме предстала горничная.
– Господа, кофею не желаете? – невинно поинтересовалась девка.
Не разжимая объятий, Варнаховский произнес.
– Давай повременим с этим, дитя мое, хотя бы на часок.
– Ну, как скажете, – раздосадованно произнесла горничная и ушла, плотно закрыв за собой дверь.
– Надеюсь, нам больше никто не помешает?
Подняв девушку на руки, Леонид понес ее в спальную комнату.
Глава 16
Американский покупатель
В этот день в караул должен был заступить капитан лейб-гвардии Гренадерского полка граф Тучков. Но с вечера он крепко проигрался в карты, заложив при этом родовое имение, а потому в расстроенных чувствах поправлял здоровье в «веселом доме», где провел остаток ночи в объятиях пышногрудой мамзельки с именем Розалия. Про себя барышня говорила, что прибыла из Парижа, но в действительности звали ее Марфуша, а в Санкт-Петербург она приехала с дальней окраины Ярославской губернии, была рада каждому пожалованному пятаку, и хорошо, если Париж она видела хотя бы на открытках.
Только перед самым уходом из «веселого дома» граф Тучков неожиданно обнаружил, что все деньги, вплоть до последнего алтына, он поставил в последней игре на кон, когда пытался выкупить батюшкино имение, а потому заплатить за удовольствие у него не было возможности. Девка была разобижена, фыркнув, перестала ломать речь французским акцентом и, окая по-волжски, пригрозила вызвать половых.
