Ленчик, стараясь не производить даже шороха, прошел к двери и, чуть приподнимая ее, дабы она не скрипнула петлями, приоткрыл. За дверью начинался коридор, затем мраморные ступени лестницы, ведущей на второй этаж. Именно на втором этаже скорее всего могла находиться картина. Висеть на стене гостиной, библиотеки или кабинета, а возможно, лежать запертой в несгораемом шкафу.
Осторожно ступая, словно под его ногами был не камень, а деревянные половицы, Ленчик поднялся на второй этаж. Первой ему попалась комната неизвестного назначения. Похоже, вторая прихожая. Значит, следом за ней последует гостиная.
Ленчик прошел прихожую и осторожно открыл следующую дверь. Так и есть – гостиная. Большая, с диванами, креслами и ломберными столами. Похоже, здесь поигрывали в картишки. Стены под штофными обоями были пусты. Ни одной картины или фотографической карточки, на которой были бы изображены дамы в шляпках сарацинского пшена, дети в матросках или строгая пожилая пара с потухшими взглядами выцветших глаз.
Дверь, ведущая из гостиной, была открыта. Ленчик прошел в нее и оказался в курительной комнате. Здесь висели две картины, но это были пейзажи, и никаких императоров или королей в панцирной броне на них изображено не было. Только околица деревни с домишками, вросшими в землю да лесное озерцо, на котором зыбко отражалась лунная дорожка.
Следующая дверь была закрыта на ключ. Ленчик достал из кармана связку отмычек (она слегка звякнула, что заставило Ленчика замереть и прислушаться), которую вручил ему Сева Долгоруков. Откуда она у него взялась, – не ведал никто. Особенно удивился наличию в саквояже шефа набора отмычек Африканыч.
– Откуда это у тебя? – не выдержав, полюбопытствовал он.
– Оттуда, – коротко ответил Сева.
На сем любопытство у Африканыча иссякло.
Ленчик внимательно осмотрел замок, затем выбрал из связки отмычек одну и осторожно вставил в прорезь замка. Повернуть отмычку не удалось. Еще одна попытка также ни к чему не привела. Ленчик выбрал из связки другую. Та же история. Третья отмычка даже не вошла в замочную скважину, оказалась толстоватой. Ленчик снова осмотрел замок, долго выбирал из связки отмычек нужный крюк, наконец выбрал и вставил его в скважину. С трудом, но замок повернулся, и раздался негромкий щелчок.
«Ага»! – мысленно произнес Ленчик и вошел в кабинет. Мужик в шкиперской бородке и закованный в латы смотрел вдаль со стены справа, сбоку от массивного бюро. На цыпочках, как настоящий домушник, Ленчик подошел к картине и осторожно снял ее со стены. Затем повернулся к двери и… нос к носу столкнулся со здоровенным детиной в посконной рубахе и с помятым ото сна лицом.
– Ага! – не мысленно, но вполне звучно произнес детина и сунул Ленчику кулачищем под дых так, что того согнуло пополам. Следующий удар был в лицо. Леонид повалился, и искры горстями посыпались из глаз прямо на ворсистый ковер, грозя воспламенить его. А затем в кабинет вошел некто невидимый, ибо, если бы Ленчику даже удалось разогнуться и посмотреть на вошедшего, он бы ничего не разглядел, – искры бы в глазах не позволили.
– Voleur?
[6]
Это спросил невидимый. Голос его был злым и ехидным.
Ленчик молчал.
– Отвечай, когда тебя спрашивают, – прошипел ему в самое ухо детина и, отобрав «Карла Пятого» из рук Ленчика, бухнул его кулачищем по спине, вызвав сильный глухой звук.
– Сука, – попытался подняться Ленька…
– Так он наш! – удивился детина.
– Наш?
– Точно так.
Некто невидимый подошел ближе, потому что звук его голоса раздался прямо над самым ухом Ленчика:
– Ты вор?
Ленчик молчал.
– Ты русский?
Ленчик молчал.
– Зачем тебе именно эта картина? Ведь рядом были другие, тоже старые и дорогие.
Ленчик молчал, как молчали, даже ступив на эшафот в Шлиссельбургском остроге, заговорщики Ульянов и Шевырев, собиравшиеся покуситься на жизнь государя-императора Александра Третьего первого марта сего, 1887 года.
– Дай ему, Клим, чтобы был поразговорчивее, – приказал слуге некто невидимый.
Детина осклабился – верно, ему нравилось бить и истязать человеков – и влепил Ленчику затрещину так сильно и смачно, что парень повалился на ковер. Затем нанес ему удар ногой в живот и в голову, метя в лицо. Если бы Ленчик не успел закрыться руками, его лицо было бы расквашено в бесформенное месиво.
– Хватит покуда, Клим, – произнес некто невидимый. – Итак, – это он уже обращался к Ленчику, – зачем тебе понадобилась именно эта картина? Или кто-то поручил тебе украсть ее? Ты скажи, кто, и тебя перестанут бить. Иначе… – некто невидимый помедлил, – Клим сделает из тебя настоящее желе. Кровавое желе. И ты все равно расскажешь мне все, что я хочу знать. Выбирай…
Леонид молчал.
– Что ж, бывает, мы сами решаем свою судьбу, – философски заметил некто невидимый и, очевидно, разрешающе кивнул Климу. И детина принялся бить Ленчика ногами так, словно пинал не человека, а тюк белья или пук шерсти.
После шестого или седьмого удара Ленчик взмолился:
– Хорошо, хорошо, я все скажу.
– Вот и славно, – произнес некто невидимый и, верно, снова кивнул Климу. Детина бить перестал.
– Говори.
– Мне поручил украсть эту картину.
– Кто?
– Ну, это…
– Говори, не тяни!
– Мне поручил украсть…
– Ну!
– … украсть у вас картину…
– Клим!
– Не надо! Мне поручил украсть у вас эту картину… Артур Шалвович Полуянц.
– Кто это?
– Один маз. Из маравихеров…
– Откуда он узнал про картину? Что она у меня?
– Ну, вы же ее продаете, – разлепил Ленчик разбитые губы, – а слухом Земля полнится.
– Ты сам откуда? – после недолгого молчания спросил голос.
– Из Рязани, – соврал Ленчик.
– И ты хочешь сказать, что слух о продаже картины дошел до Рязани? – недоверчиво спросил невидимый.
– Ну… да…
– Ты врешь.
– Да ей-богу, мил человек…
Новый удар Клима заставил Ленчика почувствовать, что стены особняка плохо закреплены и вот-вот обрушатся на него вместе с потолком, который медленно вращался и покачивался, будто на волнах. Покачивался и пол, словно это был вовсе не пол, а палуба легкого пароходишки во время бури. Он уже плохо слышал, что говорил ему некто невидимый, и в ответ лишь мычал и мотал головой.
– Сейчас Клим выбьет из тебя остатки жизни, если ты не скажешь, кто ты, откуда и кем прислан, – услышал Ленчик голос, раздававшийся будто со дна колодца. – Ну, говори!
