Так продолжалось до тех пор, пока Граблин не познакомил
Галину с коллегой. Ванек (чех и журналист) от скуки невзначай заглянул в их
кабинку. Тут уж пошли совсем другие дела: мгновенно завязалась традиционно
мужская дружба (крепкая, градусов сорок), и Галина невольно начала выступать в
роли наперсницы. Не сходя с места, ей открывались (то одним, то другим)
страшные тайны. Оказалось, что Ванек внебрачный сын испанского гранда, а
Граблин вообще отец всех детей.
Всех, кроме дочки Галины.
Здесь Ванек зачем-то признался и даже покаялся в том, что
болеет мечтой — мечтой о высокой и чистой любви. Граблин, как ребенок,
порадовался:
— А я, слава богу, такой гадости от баб не цеплял. Вот
триппер однажды подхватил от медсестры, но это как насморк. Она же и вылечила.
Жениться дважды хотел, но и это бесследно прошло. Да и на ком, брат, жениться?
— спросил он у Ванека.
Ванек выразительно уставился на Галину. В этом месте сердце
Галины не выдержало: облилось кровью, часто забилось и заныло не сердечной —
зубной болью, которая (как известно) самая сильная.
— Граблин, — взмолилась она, — на мне и женись! Чем я тебе
не жена? Глянь на меня!
Граблин нехотя глянул. Чех посмотрел с удовольствием,
усиленным градусами. Галина энергично занялась саморекламой.
— Я красивая, умная, ласковая, хозяйственная! — искренне
перечисляла она.
— Да, хорошая, Галка, ты баба, — душевно заверил Граблин. —
Хорошая, но слишком добрая. Не можешь никому отказать.
После такого признания Ванек немедленно пожелал пригласить
внезапных друзей в свой дом.
— В Прагу? Прямо сейчас? — испугалась Галина и радостно
согласилась:
— Едем!
— Да нет, — просветил се Граблин, — не в Прагу. Ванеку его
фирма дачу снимает в Лисьем Носу. Мы там в картишки, бывает, режемся по нужде и
от скуки.
Взяли такси, поехали в Лисий Нос. В дороге Ванек жался к
Галине и ломано объяснял, что он отморозок. Дружно все возразили, даже таксист.
— Почему вы не верить? — обиделся Ванек.
— Потому что «отморозок» плохой человек, а ты очень хороший,
— пояснила Галина.
— Ага! Тогда я отмороженный! — поправился Ванек.
Граблин его просветил:
— Это одно и то же.
— Ну не знаю, — впал в задумчивость Ванек. — Тогда я, может,
мерзавец? Или мерзкий?
— Ты на что намекаешь? — отодвигаясь, спросила Галина.
В отчаянии чех признался:
— Я очень ваш холод боюсь и страшно люблю тепло. Особенно
женское.
Граблин его успокоил:
— Тогда ты, братишка, мерзляк. На, глотни из горла, сразу
согреешься.
— Согреюсь не так. Водка не женщина, — мудро изрек Ванек и,
с обидой взглянув на Галину, предложение не отклонил, глотнул.
Она напряглась и шепнула на ухо Граблину:
— Кажется, твой чех ко мне пристает.
Тот заверил:
— Не бойся, как приедем, сразу возьму его на себя.
— В каком смысле? — испугалась Галина. — Ты что, уже гом?
— Еще чего! — обиделся Граблин. — С Ванеком у нас отношения
деловые.
— Это как?
— Сразу сядем за карты. Он азартный, а у меня в кармане
дыра. Все в нее исчезает. Надо срочно поправить финансы.
Галину перспектива насторожила.
— А что мне делать, пока ты будешь финансы свои поправлять?
— капризно проныла она.
Граблин обнял ее и поставил вопрос ребром:
— Новую шубу хочешь?
— Конечно, хочу, — оцепенела Галина.
— Вот и будешь Ванека отвлекать.
— Как?
— Титьками трясти над столом, глазками игриво постреливать.
Ванек до наших баб безобразно охочий, особенно до красивых.
Комплимент растопил окончательно мягкое сердце Галины.
— Хорошо, за шубу я и не на такое согласна, — шепнула она.
Сказано — сделано. Ввалились в дом Ванека, сели за стол:
часто пьют, редко закусывают, мужчины дуются в карты, Галина глазки им строит.
Граблин глазок не замечает, но регулярно проигрывает.
Ванек, напротив, и выигрывает, и на глазки весьма реагирует.
И вот наступил трагический момент, когда Граблин вдрызг проигрался. Убитый
горем, он пьяно шепнул на ухо Галине:
— Подруга, спасай. Бился ради тебя.
— Я бы рада спасти, — посочувствовала она, — но в картах
мало что понимаю.
Граблин взбесился:
— Да на кой мне твое понимание? Не видишь, чех меня обувает!
Хочу отыграться, а с бабками по нулям. Короче, приготовься, ставлю на кон тебя,
свое самое дорогое.
— И долго мне там стоять? — сердито осведомилась Галина.
— Пока шубу не выиграю, — бодро заверил Граблин и с тихой
тоской добавил:
— Или не проиграю тебя, верную подругу свою.
— А что будет, если ты меня проиграешь?
— Придется тебе с чехом ночь провести.
Верная подруга закатила глаза. Взглянув на часы, Граблин ее
успокоил:
— Не дрейфь! Там осталось той ночи…
Галина отрезала:
— Это невозможно. Ни ночь, ни ее остаток чеху не светят.
Даже и не проси.
Своим заявлением она основательно огорчила верного друга.
— Без ножа режешь меня! На порядочность, блин, пробило! —
взъерепенился Граблин и, наткнувшись на жесткий взгляд, срочно взмолился:
— Галочка, солнышко, выручай!
— Не могу!
Он напомнил:
— Ты же добрая, выручала всегда.
— А сейчас не могу, — отчаянно прошипела Галина. — Хочу, но
не могу.
Бедняга Граблин очумело спросил:
— Почему?
Она уклончиво пояснила:
— У меня эти, ну сам понимешь.
Он не понял:
— Что у тебя?
— Дни критические, дурак, — рассердилась Галина
бестолковости друга.
И это ее сообщение сочувствия не нашло.
— Что? Критические дни? А у меня какие? У меня что, не
критические? — мгновенно входя в раж, завопил оскорбленный Граблин.
