— Прости.
Она подсела к нему на диван и виновато шепнула:
— Ты меня, Дима, прости.
Он улыбнулся:
— Легко.
В комнате повисло молчание.
«Ждет, когда я уйду», — догадалась Далила.
— Сынок, я действительно стала несносна? — расстраиваясь,
спросила она.
Дмитрий вздохнул:
— Тебя можно понять. Я не жалуюсь.
— Спасибо, родной, что сказал. Я исправлюсь. Она поднялась с
дивана, собираясь уйти, но он поспешно воскликнул:
— Мама, тебе сосед, Свиридов, звонил.
— Неужели снова теща его помирает? — испугалась Далила.
Дмитрий пожал плечами и, восхищенно глядя на мать, вдруг
сказал:
— Какая ты у меня красивая.
— Не красивая я, а усталая. Спасибо, сынок, — пропищала она
и поспешила выйти из комнаты, чтобы не зарыдать.
Потом под рой мыслей «нервы ни к черту» звонила Свиридову,
собираясь ему сообщить, что сеансы его уже отданы. Какой там Свиридов с его
переменчивой тещей, когда у Далилы красавец Орлов с горой денег. И в придачу
Самохина с Матюком. И пистолет к ним в довесок.
Свиридов совсем не расстроился, и вообще, консультацию
запросил не он, а теща, хронически помирающая.
— Сегодня поздно уже, а завтра обязательно к нам приходите,
— плакался и молил Свиридов, — иначе она всех сгнобит.
— Завтра что у нас? — растерялась Далила.
— Воскресенье.
— Хорошо, я утром приду.
И пришла. Теща сидела одна за накрытым столом, злая-презлая.
— Вас поджидаю, — сказала она, кивая на торт и самовар. —
Душа изболелась.
— Марьванна, что с вами? — испугалась Далила, мысленно
отмечая, что ведет себя с ней по-свойски и непрофессионально совсем.
— Говорю же, изболелась душа, — начала Марья Ивановна, но,
взглянув на врачевательницу душ, простонала:
— Что с тобой, деточка?
— А что со мной?
— Ты сама не своя!
«Они что, сговорились все? Хотят меня доконать?» —
рассердилась Далила и нервно спросила:
— Почему я сама не своя?
— У тебя душа не на месте, — проворчала Марья Ивановна и
приказала:
— Быстро рассказывай!
И, удивляясь себе, Далила ей рассказала про свою счастливую
жизнь, а потом про Галину, про их разговор, и про беседу с Бойцовой, и про свое
расстройство, и про Димкин упрек.
— Да-а, — послушав рассказ, проскрипела старуха, — ты,
деточка, абсолютно права. Женщина в нашем обществе не человек, а без мужчины
она и вовсе существо низшего сорта. Самой жизнью доказано, сколько бы нам ни
говорили о каком-то там равноправии. Как раз из-за этого и не даю им житья,
супостатам.
Далила опешила:
— Из-за чего?
— Из-за Ленки, любимой внучки моей. Если точнее, не внучки,
а правнучки. Умница Ленка была…
Марья Ивановна на секунду запнулась и зло прокричала:
— Да что умница, она гений была!
— Почему «была»? — удивилась Далила.
— А потому, что эти сволочи мою Лену сгубили! Умерла моя
Леночка! Умерла!
— Господи! Как же такое случилось?
Марья Ивановна кивнула на дверь, за которой жили ее
родственники и одновременно враги.
— Довели ее эти злодеи, — с ненавистью прошипела она. — У
Леночки дар был от бога, ей бы художницей стать, ей бы учиться, а они ее замуж.
— Вашу внучку выдали замуж? — спросила Далила, недоумевая,
что в этом плохого.
— Замуж ее затолкали! «Не женское это дело художницей быть!»
— кого-то передразнила Марья Ивановна и сплюнула:
— Черти их раздери! С рук спихнули, а она же талант!
— Что ж в этом плохого? Талант иметь хорошо.
— Талант мужчинам иметь хорошо, а для женщин талант —
наказание. Хуже. Пожалуй, что пытки. Вот как устроено наше общество. Оно
диктует: ты баба, сиди, не высовывайся, штопай мужу носки.
Далила, имевшая свой талант, мгновенно вспомнила жизнь с
Матвеем, вспомнила постоянную свою вину за невымытую посуду, за плохо оттертый
пол, за несвежее полотенце. А какую неловкость испытывала она, когда муж брал в
руки швабру!
Но почему? Откуда неловкость? Ее работа напряженней и
тяжелей, да и зарабатывала она всегда значительно больше. Уже после двух-трех
сеансов психоанализа она чувствовала себя выжатой как лимон, а у нее их бывало
в день до пяти. И еще консультации. И тестирование. Какое уж тут хозяйство?
Но он-то мужчина, негоже ему мыть полы — так ее приучили.
Потому и жила с чувством вины.
— Да, женщине родиться талантливой, выходит, не счастье, а
наказание, — согласилась Далила.
— В этом и дело! — воскликнула Марья Ивановна. — Леночке
нельзя было замуж. Ей не мужу своему угождать, а картины писать бог велел. А
она пошла против бога, потому что ленивой была. Конечно, сорочки же легче
стирать да пылюку гонять по коврам. Вот она и гоняла. А сама-то талант. Уголек
таланта потлеет-потлеет, да и вспыхнет пожар. Он и вспыхнул в ее душе.
— И что случилось?
Марья Ивановна на вопрос внимания не обратила.
— Ты права, — строго взглянув на Далилу, сказала она. — Была
бы Леночка наша мужчиной, другой к ней был бы подход. Захоти она замуж или как
там…
— Жениться, — подсказала Далила.
Старуха продолжила:
— Да, захоти Ленка жениться, кто б ей позволил в
восемнадцать-то лет? Поднялся бы шум. Дружно погнали б учиться, будь наша Ленка
пацан. А она была девушкой, и они ее, изверги, замуж. Гениальную Ленку мою! Вот
она рученьки на себя и наложила!
— Ужас какой! — содрогнулась Далила.
— Конечно, ужас, — зло подтвердила старуха. — Теперь ты
поняла, почему я издеваюсь над ними?
Я им Лены моей никогда не прощу! Или, считаешь, надо
простить?
Далила хотела ответить, но в кармане ее запрыгал мобильный.
— Извините, Марьванна, — прошептала она, поднося трубку к
уху.
Нежданно-негаданно это был Граблин.
— Откуда у вас мой номер? — удивилась Далила.
— Разведка донесла.
