Но противник или был умнее, чем я предполагал, или совсем растерялся и не знал, что ему предпринять. Я ждал их появления, а они, кажется, ждали моего. Для прояснения ситуации я поднял бинокль. Смеркалось уже с каждой минутой, хотя по времени до ночи было еще далеко. Но тепловизор не имеет о времени суток абсолютно никакого понятия. Ему что день, что ночь – разницы нет никакой. Так получилось и в этот раз. Чтобы увидеть хоть что-то невооруженным глазом, уже требовалось подойти почти вплотную. Но я имел возможность обойтись без этого. Три скрюченные человеческие фигурки я нашел на расстоянии двадцати метров от вершины холма. У парней даже не хватило соображения перебраться за вершину, чтобы спрятаться от бинокля, хотя Лагун наверняка должен был предупредить их о моей технической оснащенности. Из сугробов торчали стволы в три стороны света, оставляя незащищенным только тыл. Но нападения с тыла они и не ждали, поскольку я стрелял с другой стороны. Видимо, для них оставшееся до вершины расстояние казалось слишком большим, или они вообще не поняли, что подошли к вершине так близко. И обо мне они были слишком низкого мнения. Я такого к себе отношения не прощаю.
– Ждите здесь, – сказал я спутникам. – Отдыхайте пока…
– Ты куда? – спросил Шамиль.
– Они контролируют три стороны, – похлопал я по биноклю, показывая, откуда информация. – Ждут моего появления. Тыл оставили открытым. Зайду с тыла. Я быстро, потом вернусь к вам. С места не сходите, чтобы не потеряться. И под выстрелы не лезьте.
– Будем ждать здесь, – пообещал за всех Рагим. Он по возрасту был самым старшим из четверки, и я заметил, что его слушаются.
Я уже основательно отдохнул и даже начал слегка подмерзать без движения. Когда одежда промокла, морозец прохватывает быстро – даже такой небольшой, какой может быть во время метели. И потому я побежал легко и стремительно, несмотря на то что бежать пришлось уже по полной целине и по более крутой траектории, чем та, по которой шли лагуновцы. Но, поднявшись чуть выше, я уже не поднимался, а по спирали огибал вершину холма. По дороге пришлось срезать путь и приблизиться к вершине. Ближе к ней снег лежал тонким слоем, а под скалами, наоборот, более толстым. Там можно было провалиться по пояс, а около вершины снег и до колен не достигал. И только на самый верх я забирался, слегка пригнувшись и соблюдая крайнюю осторожность. Более того, даже поднял бинокль и просматривал перед собой горизонт до того момента, пока не показалось свечение человеческих тел. Оно было плотным, сливалось из-за короткой дистанции наблюдения, тем не менее я легко различал три сгустка тепла. Значит, эти трое так и сидели друг рядом с другом, не решаясь на активные действия. И даже уйти с места у них смелости не хватило, потому что идти пришлось бы в село. Просидеть подобным образом они могли долго, и даже приближающийся ночной мороз их, кажется, не пугал. Такие бойцы напоминали мне страусов, при появлении опасности прячущих голову под крыло. Не вижу опасности – значит, ее нет… Но опасность была даже ближе, чем предполагал мой противник. И это была все та же самая опасность – я!
И я не стал терять время, чтобы доказать это.
Меня они не видели. Я сам, убирая бинокль от глаз, их не видел. Ветер шел в мою сторону, следовательно, мое приближение противник услышать не должен был. В тихую погоду снег – стопроцентный предатель, потому что скрипит под ногами. А в метель, пусть и стремительно слабеющую, он не может служить помехой при скрытном передвижении. Ветер относил все звуки далеко за мою спину. Ее, кстати, я на всякий случай тоже подстраховал, не поленившись просмотреть весь ближайший склон в поиске биологически активных объектов, способных нажимать на спусковой крючок. Мало ли… Но мне никто не угрожал. И я занялся делом.
Насколько я знал технико-тактические характеристики своего пистолета-пулемета, он отличался низкой скорострельностью. Конструкторы специально старались ее снизить, но за счет этого повысить кучность стрельбы. Тот же автомат Калашникова, как и большинство современного автоматического оружия, за счет скорострельности не может позволить стрелку направить в цель длинную очередь. Рассчитывать на точность можно было только в отношении первой пули. «ПП-2000» же позволял сделать прицельной всю очередь, при этом ствол не уводило сильно в сторону, несмотря на большой калибр оружия. Аналогично вел себя в автоматическом режиме ныне снятый с вооружения пистолет Стечкина, когда к нему вместо приклада крепилась деревянная кобура. Лично мне «АПС» очень нравился. А вот «ПП-2000» до штатного вооружения спецназа еще не добрался. Хотя оружие это довольно хорошее и пригодное для операций, свойственных как раз спецназу ГРУ. Мне лично очень импонировали низкая скорострельность и высокая точность прицеливания. Такой способностью пистолета-пулемета грех было не воспользоваться.
Я стал спускаться с вершины. Направление я определил заранее, и выбрал для сближения как раз ту сторону, в которую не торчал, как шлагбаум, автоматный ствол. Необходимости выходить на позицию, обеспечивавшую полную видимость, не было. Если она у меня будет, значит, точно такая же видимость будет и у моего противника. А мне это нужно? Видимость ограничивалась десятью метрами. Я залег примерно метрах в двенадцати и стал устраиваться поудобнее. Даже камень себе нашел. Не для того, чтобы он служил мне бруствером, защищающим от пуль – я не намеревался дать противнику возможности отстреливаться; просто с камня стрелять было удобнее.
Честно говоря, у меня слегка замерзли руки. Я, конечно, был разгорячен после пробежки к вершине холма, но, когда кончики пальцев слушаются плохо, есть угроза нечеткой работы во время стрельбы. Я знаю, например, что ни один сапер, находясь в здравом уме и ясной памяти, не будет работать со взрывным устройством замерзшими пальцами. Они теряют чуткость и медленно отзываются на команды нервной системы. Поэтому я, уже выбрав себе позицию, перед тем как начать стрелять, засунул руки под бриджи. Пах у человека – самое теплое место. Так греют руки все северные народности России. Так же греют их и в спецназе. В кончиках пальцев быстро началось острое покалывание. Когда оно кончилось, можно было работать. Пальцы восстановили чуткость.
Работа, в принципе, мне предстояла не сложная, хотя и требующая четкости и скорости исполнения. Три противника, расстояние от одного до другого – около полуметра. Все трое сидят, скрючившись сморчками. Все трое в бронежилетах, которые простая пуля пробьет только при большой удаче. А бронебойных патронов с усиленным зарядом и стальным каленым сердечником у меня не было. Потому приходилось обходиться простыми патронами. Рассчитывать, что я вслепую попаду каждому в голову, было глупо. Такое невозможно даже в цирковом аттракционе. Попадешь в первого – двое других отреагируют хотя бы на звук удара пули в голову и из любопытства повернутся. А я не смогу увидеть, как они это сделали, на сколько градусов, в какую сторону, подались ли вперед или же, наоборот, откинулись назад. Значит, после первого выстрела стрелять следует ниже бронежилета в крестец. Такое попадание бывает смертельным. И я, чтобы правильно прицелиться, долго рассматривал снежный окоп перед собой через тепловизор, хорошо обрисовывавший фигуры. Затем, отложив бинокль, поднял пистолет-пулемет, прицелился в место, которое запомнил, снова взялся за бинокль и проверил себя. И только после этого дал три короткие, в две пули, очереди, перед каждой переводя ствол на новую цель.
