Во дворе оглянулся. В здании кто-то стрелял из автомата. Причем стреляли явно двое, но не прицельно, а просто в дым. Я отошел от двери, чтобы не поймать вторую шальную пулю, приготовил огнемет и сделал выстрел в открытую дверь. Все окна сразу вылетели, и яркое белое пламя прорвалось наружу. Но я этой картиной любоваться не стал. Мне нужно было перевязаться. Рана сильно мешала передвижению, а боль после выстрела из огнемета была настолько острой, что я понял: мне еще труднее будет стрелять из другого оружия, обладающего отдачей. Даже из того же пистолета-пулемета, даже при условии, если стрелять я буду с одной руки.
Бинтов в аптечке хватало. Трудно было снять бронежилет, но я снял. Перевязку делал прямо поверх куртки, под мышкой и поперек груди. Не очень умело, не очень качественно, но зато сумел наложить под куртку прямо на рану множество бактерицидных тампонов. И только после этого, все же снова облачившись в бронежилет, отправился в обратный путь…
* * *
Меня подобрали на полдороге до села. Снегопад закончился полностью, небо очистилось, полнотелая жирная луна светила ярко и празднично. Навстречу мне вышел Рагим с пятью бойцами. Я едва передвигал ноги. Рана оказалась, видимо, более серьезной, чем я сначала решил. А взять из аптечки шприц-тюбик с промедолом я не догадался. Видел его, но боль в плече не была в тот момент настолько острой, чтобы убивать ее наркотиком.
Рагим сам взвалил меня себе на плечи и потащил. Тропы все так же не было – тот путь, что я протоптал по дороге к базе, тропой назвать было сложно. Но Рагим тащил и только сердито мычал, когда ему предлагали сменить его. Я, казалось, ясно соображал, все понимал и все четко обдумывал, но мысли были какими-то странно горячими и не спешили воплотиться в действия. Мне казалось, что я вообще отключен от действительности.
В селе был то ли праздник, то ли траур. Но свет горел во всех окнах. Рагим принес меня к дому Абумуслима Маналовича. Старик увидел нас, должно быть, в окно, и с двумя сыновьями поспешил встретить. Я передал весь запас антидота прямо в руки хозяину дома и сумел объяснить, как им пользоваться. Потом пришла какая-то женщина. С меня сначала сняли всю мою перевязку, потом куртку; женщина обработала рану и заклеила ее куском пластыря. Аккуратно, так, что мне это почти не мешало. И только после этого я позвонил подполковнику Громадскому, чтобы доложить обстановку.
– Мы сейчас около базы, – сообщил Виктор Васильевич. – Она сгорела полностью. Мы насчитали пятнадцать тел. Они что, и выскочить возможности не имели?
Подполковник спрашивал не меня, но я ответил.
– Двое последних еще стреляли, когда я накрыл их выстрелом «Шмеля». Остальные уже были готовы… Антидот, товарищ подполковник, я забрал.
– Так это ты здесь был? Кровавые следы на снегу…
– Я ранен. Сейчас нахожусь в селе.
– У нас с собой врач и санинструктор. Сейчас приедем. Предупреди своих орлов, чтобы не стреляли в нас. И еще… Пусть с оружием перед нами не прогуливаются. Сам понимаешь…
– Понял, товарищ подполковник. Жду…
Пожелание Громадского я тут же пересказал Рагиму. Тот поморщился, но отдал на своем языке приказ одному из парней, что встречали меня вместе с ним. Потом Рагим и сам вышел. Мы остались вдвоем с Илдаром.
– Где отец? – спросил я его.
– Пошел раздавать антидот. Уже у четверых появились признаки болезни.
– Сейчас за мной приедут. Хотел попрощаться.
– Я за ним сбегаю…
Илдар вышел из комнаты. Я посмотрел в окно. Там было все белым-бело от снега и от белого света дворового фонаря, оттого пропадало впечатление глубокой ночи. А часы тем временем показывали, что скоро и утро наступит. Я вдруг вспомнил, что не спал и воевал всю предыдущую ночь и весь предыдущий день. И в нынешнюю ночь мне тоже досталось. Я закрыл глаза – и то ли сразу уснул, то ли потерял сознание…
