«...Также вы можете назвать место, откуда вы звоните. Вы находитесь в Англии?»
«В Шотландии».
«Очень хорошо. Итак...»
«Мое имя – Патрик».
«Слушаю вас внимательно, Патрик».
«Я знаю, где находится человек, которого вы разыскиваете».
«Мы разыскиваем двух человек, Патрик. О каком человеке вы говорите – о Руби Уоллес или ар-Рахмане?»
«О женщине…»
Почему он не назвал ее по имени? На этот нюанс Паттерсон обратил внимание во время «живого» разговора с Патриком. И он тогда уточнил:
«Руби Уоллес?»
«Да. Я видел ее несколько часов тому назад».
«Вы не смогли позвонить нам сразу? Почему? Догадались, что это Руби Уоллес только по истечении нескольких часов?»...
Вот здесь Натан Паттерсон надавил на собеседника, и сделал это тонко. Ведь он должен понимать, что информация имеет свойство сита – она утекает в прямом смысле этого слова. Это как цены для спортивных телеканалов на право трансляции того или иного спортивного состязания: прямой эфир – очень дорого; спустя час – очень дешево; на следующий день она уже ничего не стоит.
...«Я обдумывал».
«Что, простите, вы обдумывали?»
«Непростое положение, в котором я оказался. А вот Руби Уоллес...»
«Что?»
«Она и сейчас там, где я ее оставил».
«Что это значит? Алло, Патрик, вы меня слушаете?»
В этом месте в голову Паттерсону влезли тревожные мысли. Он живо представил себе связанную по рукам и ногам Руби; и в этот раз она не сможет дотянуться до телефона... потому что его рядом нет. Другая картина – еще мрачнее: свидетель номер один мертв, он там, где его оставил незнакомый пока что Патрик. Он что, нашел ее мертвой? Или перестарался? Но почему перестарался?.. Мысли Паттерсона плавно перетекли в другое русло, и на него вдруг обрушился простой вопрос: «А как звучит голос Андрея Рахманова?» Вдруг это он сейчас на связи и буквально пудрит Паттерсону мозги?
«Алло, Патрик! Мне нужны доказательства, что Руби Уоллес жива. Вы можете мне их предоставить?»
«Она жива».
«И вы знаете, где она сейчас?»
«Да».
Слава богу.
«Наша беседа затягивается, хотя и становится более предметной, только потому, я думаю, что у вас есть какие-то условия, которые вы не решаетесь озвучить. Хотите обговорить тему вознаграждения?»
«Именно о деньгах я и думаю последнее время».
А где же твоя гражданская, она же бескорыстная, позиция?
«Отлично! Мы обязательно обговорим эту тему при встрече. А пока...»
«Вы неверно истолковали мои слова. ВАШИ деньги меня не интересуют».
«Патрик, вы можете назвать адрес, по которому находится Руби Уоллес?»
«Да. При одном непременном условии».
«Я слушаю вас».
«Условие такое: мое имя не должно быть обнародовано ни при каких обстоятельствах».
Кретин! Мог бы и не называть себя. Ты жаждешь славы Зорро? Да ты псих!
«Обещаю!»
«Как я уже сказал, меня зовут Патрик, фамилия – Херринг. Мою жену зовут Лора. Она дочь Стивена Макгрегора, а я – его зять».
И в это мгновение Паттерсон понял все посулы, позывы, все чаяния и надежды, сомнения и недомолвки этого человека, как если бы вколол ему лошадиную дозу пентотала натрия, и даже зажмурился от непереносимого свечения чистой правды, обрушившейся на него. «Зять Макгрегора» из уст Патрика прозвучало как фраза «собака на сене». Восемь десятков миллионов долларов кружили голову дочери Стивена, Лоре, а зятя они сводили с ума.
Отличный ход!
А эта похвала прозвучала в адрес Андрея Рахманова. Удивительный, неординарный человек. Он нашел поддержку и убежище там, где Паттерсон и не помышлял искать. По сути, он спрятал письмо в почтовом ящике, где его труднее всего найти.
«Патрик, ар-Рахмана, как я понял, в доме Стивена нет?»
«Но он вернется. Сегодня или завтра – не знаю».
«Не вешайте трубку. Вы помогаете нам, мы не останемся в долгу перед вами. Спасибо за сотрудничество!»
Конечно, только что трубку положил зять Стивена, а картинку с Рахмановым в будке таксофона можно забыть.
– Ну, что скажете, парни?
Кто-то из парней проговорил: «Отличная работа». Паттерсон не разобрал кто – мысленно он перенесся в Шотландию. Его грели финальные слова Патрика Херринга: «Ар-Рахман вернется за Руби Уоллес. Сегодня или завтра...»
Он обязательно вернется за ней. Он уверен в надежности этого шотландского канала, этой связи, протянувшейся до сердца самой Ливии.
* * *
Натан Паттерсон сидел на чемоданах. Так он ощущал себя в эти минуты перед сборами в дорогу. Он – главное действующее лицо, буквально отправляемая в путь фигура, остальные – провожающие, самые суетливые на земле люди. Они обхаживают его, а он не смеет противиться. И вот что удивительно: в любой другой ситуации эта мышиная возня довела бы его до нервного срыва.
Это взять?
Возьми. Почему бы и нет?
А это?
Ну, не знаю.
Паттерсон, мысленно находившийся на юге Шотландии, не заметил, как в офис вошел капитан Нэш-Вильямс. Тот был в гражданской одежде, из которой выделялась неоднотонная (в управлении приветствовался однотонный стиль) клетчатая рубашка. Паттерсон уловил во взгляде капитана капельку иронии, однако она не переполняла его глаза, поэтому он оставил это без внимания.
Кто вызвал его? Явился по собственной инициативе?
Вообще, до этой минуты Натан Паттерсон рассчитывал на силы только своей команды. Невозможно разместить два десятка оперативников в доме так, чтобы не вызвать подозрений у соседей, а дальше пойдет цепная реакция. Лично его, профессионала, не касалась дилетантская точка зрения: на кону угроза национальной безопасности, а ее разрешением занимается один отдел; блеф, по сути. Однажды он отвечал на такой вопрос: разит не жало (жало лишь раздвигает плоть), а яд. Под ядом он подразумевал свою группу, стекающуюся к центру событий по жалу – группам добычи и обеспечения.
В его груди свежи были еще воспоминания о проигрыше на Бидон-роуд, и он склонялся к тому, что без шумихи в этом деле не обошлось. Из полицейских, блокировавших район проведения мероприятия, и группы спецназа, ворвавшейся в здание, острого жала не получилось, и Паттерсон едва не захлебнулся собственным ядом, особенно в тот момент, когда получил индивидуальное приветствие от Андрея Рахманова.
