Ему стоило призадуматься, когда Наима дала ему подсказку: «Ты от Директора?»
«Может, я чего-то не знаю? Что, на такой крайний, как этот, случай существует отдельное указание, известное только Директору и хранителю? Если да, то это надежный, но очень плавкий предохранитель».
Наима ждала от него устного допуска распоряжаться не частью фонда, а всем его содержимым. Отсюда ее чуть обескураженный вид. Наима – плохой разведчик, она выдала себя, дала прочесть шифровку, показав коды.
Вадим выпрямился, положив в пакет рулон с тремя картинами, переложенными калькой. Взяв в руки золотое распятие с зернью, он в упор посмотрел на хранительницу:
– Да, извини, что не сказал тебе этого сразу: я от Директора.
– Хорошо, пусть будет так, – ответила Наима, закрывая тяжелую дверь в хранилище. – Пусть будет так, – повторила она, вынимая из складок длинного платья немецкий пистолет. – Но ты не Директор.
Перед Наимой, преданной начальнику разведуправления, встала задача: спасти коллекцию; в экстренном случае – спасти самое ценное, как при пожаре, как требовала того директива начальника военной разведки. Наима, глядя на этого червя, представляла себе почти идеалистическую картину: она одну за другой вынимает уникальные вещицы и раскладывает их на столе. Вот пектораль, за которую многие коллекционеры отдали бы все свое состояние, вот «Грааль»... Она выполнила распоряжение Директора, свято веря в то, что к ней вскоре обратится тот человек, который и скажет правильные, нужные слова: «Я – Директор». Это было просто, придумано словно впопыхах, но так было.
– Ты не Директор, Вадим, – повторила Наима. – Ты червяк.
– А-а... – протянул Мартьянов. Он верил в себя и не до конца верил этой вооруженной толстухе: вряд ли она спустит курок. Хотя... если он полезет в карман за своим пистолетом, она наверняка выстрелит в него.
Вадим по-прежнему сжимал в руке золоченое распятие школы Кастеллани. Он перевернул его, и голова Иисуса оказалась внизу. Это было не просто распятие, а кинжал со стальным лезвием в виде распятия.
С шагом вперед Вадим нанес Наиме колющий удар в грудь. Лезвие по самую перекладину вошло между ребрами женщины. Вадим попытался провернуть холодное оружие, но не смог, как если бы вонзил его в камень. Крепко удерживая кинжал за рукоятку, Вадим ногой толкнул Наиму, и только тогда лезвие высвободилось из ее тела. Наима упала на каменный пол спиной. Убийца склонился над ней, брызжа слюной:
– Вот что я уважаю в настоящей женщине, так это преданность.
– Нет! – Она заслонилась от него рукой.
– Да!
Он замахнулся для повторного удара. И в этот раз лезвие вошло в сердце. Тело Наимы натянулось, как струна, и через некоторое мгновение расслабилось. Она умерла.
Вадим изначально планировал убийство Наимы: тихо, мирно, выстрелом в затылок. Он мог запереть ее в запаснике и забрать ключ, и ее нашли бы не скоро. Но она сама дала Вадиму подсказку: как убить и что сделать с телом. Пройдет час, а может быть, и два, и рев полицейских машин оборвет надежду Егорова и Жученко еще раз посмотреть в глаза последнему агенту «Востока».
Вадим забрал у Наимы связку ключей. Взял ее за руки и вытащил из хранилища. Прислушался: в подземелье было тихо, как в могиле. То, что нужно. Он поднял глаза и не увидел верхней ступеньки: лестница была настолько крута, что первые ее ступени скрывались за сводом. Не без труда он затащил Наиму на верхнюю площадку и сразу же столкнул обратно. Тело покатилось вниз, оставляя на ступеньках следы крови. Вадим остался доволен результатом. Складывалось общее впечатление, что хранительницу музея убили на верхней площадке и тело ее скатилось вниз по ступенькам. Отсюда его даже не видно. Вадим присел. Вон оно. Видны ноги, бедра, розовые трусы. Он коротко хохотнул.
Мартьянов вернулся в хранилище, перешагнув через тело. Забрав багаж, он во второй раз покинул это помещение. Ключ от этой двери торчал в замке. «Неосторожно, – бросил Мартьянов под нос. – Нас могли замуровать в этом склепе». Кто? Может быть, призраки убитых христиан? Он был готов поверить и в призраков.
Карман его пиджака оттягивал пистолет. Ему он больше не понадобится. Со словами «Прощай, оружие!» Вадим бросил его на пол хранилища.
Закрыв дверь, ключ он положил в карман. Там еще что-то звякнуло. Что? Ах да, это же связка ключей от дверей музея.
Все? Нет, не все. Вадим нажал на боковую часть брелока-фонарика. Тонкий луч скользнул по стене, высветил тенета. Аккуратно взяв их с двух сторон, он, спугнув громадного паука, снял клейкую паутину. Примерившись, ловко прикрепил ее одной стороной к кованой обкладке двери, а другой к стене, где по идее должен быть наличник. Присмотрелся, покачал головой: одной паутины мало. Нашел другую и тоже перенес ее на дверь. Вот теперь порядок. Но он перепроверился: бросил взгляд на тело, перевел его на дверь. Под тусклым светом лампы в глаза сразу бросилась колышущаяся от дыхания паутина. Полвзгляда достаточно, чтобы понять: эту дверь очень долго не открывали. И если даже прозвучит вопрос следователя «Что там?» – он будет носить дежурный характер. Это все равно, что спросить, что в мусорном баке, возле которого нашли тело бездомного.
Вадим не питал иллюзий насчет большей части фонда, оставшейся за этой массивной дверью, жалел лишь о мыслях вслух: «Я закрываю счет». Но вдруг? Вдруг он снова получит доступ в это хранилище? Это было бы невероятным везением.
Аппетит приходит во время еды?
И снова под сводами этого подземелья прозвучал смех.
И снова он отмечает допотопную, на изоляторах проводку и удивляется: новая давно бы превратилась в труху. Вадим любил старину.
Он прошел через зал приемов, дурашливо помахав манекенам в красном, и вышел к гарему. Дальше путь его лежал через запасной выход. Тяжелая дубовая дверь, обитая стальными пластинами, была закрыта на замок. Вадим вставил в замочную скважину первый ключ из связки и повернул: не подходит. Очередь другого. Не суетись, не оглядывайся – две короткие установки. Третий ключ. Щелчок, и на сердце Мартьянова отлегло.
Он убрал ключи в карман, поправил шляпу и темные очки, подхватил багаж и, перешагнув через порог, оказался на музейных задворках. Это место походило на тупик, но на самом деле это была улица, тихая, как кладбищенская аллея. В конце июня 1983 года Вадим Мартьянов и Виктор Лугано провели в столице Туниса, этом Париже Северной Африки, две беззаботные недели. Лугано, что называется, расслаблялся после напряженной работы в Варшаве. На его голову опустилась величественная длань Директора:
– Хорошо поработал, сынок. Восток называют еще и Искусным врачом, только он может залечить раны.
– Но я не ранен, шеф!
Молодому и перспективному, удачливому, черт побери, Лугано пан Директор спустил эту вольность. И добавил еще мягче:
– Я говорю о душевных ранах.
И очередная дерзость двадцатидвухлетнего агента:
