Именно с такой развернутой формулировкой Болотин собирался обратиться к своему коллеге, нынешнему министру внутренних дел. Дабы не быть голословным, он подготовил материалы, свидетельствующие о тройном убийстве, совершенном Лугано на территории Польши, – в общем, все те материалы, с которыми Болотин ознакомил управляющего «Старого приятеля». Изюминка этого дела заключалась еще и в официально озвученной версии убийства Якуба Вуйцека. Отрывок из центральной газеты ПНР, датированной 1983 годом: «Следствие пришло к выводу, что Вуйцек был убит из автомата Калашникова. Стрелок отвлек на себя внимание, подорвав радиодетонаторы примерно в ста метрах от театра, и сделал два прицельных выстрела... Медэксперты установили, что каждый из выстрелов был смертельным». В архивах Директора хранились подробности операции «Шоу». Там же в скобках упоминалась незначительная, казалось бы, деталь: Виктор Лугано, взяв на себя ответственность за результат операции, дал ей более содержательное название: «Шоу одного террориста». Пометка Директора: «На мой взгляд, Виктор Лугано отождествлял себя с народовольцем Гриневицким, который убил Александра Второго, и сам подвергался смертельному риску».
Если бы не сегодняшний звонок Виктора Лугано, максимум через два дня ориентировка на него была бы разослана во все отделы и отделения милиции. И в этой связи Болотина не отпускала тягостная отчего-то мысль: почему Лугано не уехал за границу и не заключил выгодную для себя сделку? Ведь такой ход не мог пройти мимо внимания разведчика. Для него жить вдали от родины – вещь рядовая. Болотин судил о Лугано, как о Вадиме Мартьянове: «Все они из одного теста». И, конечно же, ошибался.
И вот они сошлись лицом к лицу. В размышлениях время пролетело незаметно. Сколько – час, полтора?
– Именно таким я вас и представлял. Присаживайтесь.
Болотин для беседы выбрал гостиную левого крыла, хотя та была похожа на правую как две капли. Они сели по разные стороны широкого дивана. На низком столике на колесах стояла запотевшая бутылка водки, минеральная вода, фрукты.
– Выпьешь со мной? – спросил Болотин и, не дожидаясь согласия, разлил водку по рюмкам. Они выпили. – Послушай, что знаю я, потом я послушаю тебя.
– Это справедливо, – согласно кивнул головой Лугано.
Болотин начал с обращения к нему Вадима Мартьянова. Его неторопливый рассказ занял полчаса. За это время хозяин еще раз наполнил рюмки и в свою очередь попросил Лугано разъяснить «смысл его акции в Мальборке». Лугано удовлетворил его любопытство и первым вернулся к главной теме.
– Последний Директор и сам не знал, как поступить с «Восточным фондом». Он ревностно охранял его и действительно походил на генерала ордена с этой своей тайной. Хранить «фонд» было опасно и накладно. Даже обнародование такого факта грозило стране политической катастрофой. На юридическом языке это квалифицировалось как хранение и сбыт краденых вещей. Мне порой казалось, что Директор все же был готов вернуть миру его утерянные ценности.
– Вряд ли он решился бы на такой шаг.
– Вы мерите людей своей меркой.
Болотин ответил словами героя Александра Кайдановского из фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих»:
– Это нужно одному, а не всем.
Он любил этот фильм и знал продолжение этого короткого монолога: «Это нужно одному, а не всем, понимаешь? Одному! Такое бывает только раз в жизни. Ну, принесешь ты это золото. Ну и что? Они тебя за это же золото и расстреляют!»
Лугано пожал плечами:
– Каждый сам для себя решает, что нужно одному, а что – всем.
Ему не давала покоя одна вещь: Мартьянов, разработавший гениальную операцию, допустил одну-единственную ошибку: передал Болотину, на горбу которого и выезжал в рай, список ценностей из «Восточного фонда». Вадим не мог забрать все предметы уникальной коллекции – ему для этого понадобился бы, по меньшей мере, пикап. Лугано поставил себя на место Вадима – и забрал самое ценное: три-четыре картины, вырезав полотна из рамок, алмазные подвески, бриллианты, жемчужные и изумрудные ожерелья, панагии, пекторали, – но оставил бы часы, золото, серебро, керамику. Кто станет хозяином оставшихся вещей, для него неважно. Но хозяин рано или поздно начнет распродавать коллекцию, на черном рынке всплывут серебряные кофейники и золотые перечницы с орнаментом гэдзун, имбирницы, кружки времен Карла Второго... Если отслеживать черный рынок по этим предметам, деятельности Мартьянова там не найти. Наоборот: оставленные им в хранилище предметы, список которых он передал Болотину, разбросают преследователей по всему свету, остановят у неприступных стен частных коллекционеров. Это все равно что искать черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет.
Так думал Вадим Мартьянов – в том, что это так, Лугано не усомнился ни на минуту, слишком много Вадим поставил на карту. Его план был близок к идеалу. Он не метался по хранилищу, он точно знал, что ему нужно взять. Мысленно он десятки раз заполнял сумки, снимал бесценные полотна с подрамников. Его движения были отточены. Но если Лугано мыслил так же, как и Мартьянов, он мог выйти на его след.
Лугано вернулся к мысли о черной кошке в темной комнате. Кошки там могло и не быть.
Он в упор посмотрел на Болотина:
– Дайте мне взглянуть на список Мартьянова.
Хозяин дома переадресовал просьбу Жученко, щелкнув пальцами:
– Принеси. Список в папке верхнего ящика стола.
Пока того не было, генерал предложил гостю еще водки.
– Нет, мне хватит, – отказался Лугано.
Через пару минут он принял от Валерия Жученко лист бумаги. Первой в списке значилась работа Михеля Зиттова «Екатерина Арагонская». Вторая строчка – ожерелье из жемчуга эпохи Возрождения. Третья – люцерновые часы. И дальше по списку...
– Вы перепечатывали его?
Болотин подумал о том, что Лугано влез ему в голову.
– Да, – подтвердил он. – Перепечатывал десятки раз. Вот этими пальцами стучал по пишущей машинке. Особенно часто – последние годы. Вы можете назвать это болезнью. Я как будто видел картины и украшения и описывал их. Моя дочь недавно сказала мне: «Ты подхватил неизлечимую инфекцию». Что же, она оказалась права. Можно сказать, моя жизнь разрушилась, когда меня отправили в отставку; утешением мог бы стать «Восточный фонд». Я протянул к нему руки, но остался ни с чем. Мне трудно объяснить свое состояние. Я только грезил образом Екатериной Арагонской и ее жемчужными подвесками, и поражение от Директора было самым обидным в моей жизни. Я до сей поры не могу понять, почему проиграл...
У генерала была тайна – секретная комната, которую он приготовил для личной экспозиции предметов искусства...
Болотин мысленно перенесся на двадцать лет назад, но чувство сожаления о том, что в деле о «Восточном фонде» он не мог обойтись без посторонней помощи, осталось и в этом времени. Генерал был убежден в том, что политика, основанная на дружбе и преданности, обречена на провал, поэтому фундамент у нее другой: одна часть устрашения, две части компромата, три части бессовестной лжи. Все это тщательно замешивается и прочно застывает. На века. Если ему было нужно реализовать какое-нибудь грязное дело, исполнителей он поначалу выбирал методом «тыка»: «ты, ты и ты». Это до исполнения они чисты, а выполнив приказ, измажутся по уши. И становились частью системы. А дальше, спрашивая, мог ли конкретный человек поручиться за кого-либо, получал утвердительный ответ: «Ну конечно!» Взаимные обязательства каждого члена системы образовывали порочный круг, а система становилась самым закрытым органом.
