42
Олег назначил встречу с Радзянским в квартире Людмилы. Он перестраховался, подумав, что в любом другом месте — даже на побережье или в каком-нибудь кафе — их могут случайно заметить люди Руслана Хачирова. Олег заехал к Людмиле на работу и потребовал ключи от ее квартиры.
Она машинально полезла в сумку, но рука остановилась на полпути.
— Зачем тебе ключи?
— А просто так я не могу их взять?
— Это последняя наша ночь сделала тебя таким смелым?
— Еще чего-нибудь спроси. Даешь или нет?
— Бери. Только объясни — зачем тебе ключи от моей квартиры.
— Вот настырная! Хочу приготовить тебе сюрприз.
— И ты думаешь, что после этого я силком заставлю тебя принять ключи? Как бы не так. Наверное, все-таки это моя квартира.
Олег вздохнул. Он уже устал от короткого разговора. Подумал, что вот в таком духе они и прожили два года, пока не разошлись: он ей слово, она ему два. И оба не хотели уступать.
Он все же забрал ключи, наплетя, что вымоет пол и посуду, протрет пыль и выпустит погулять кошку. И... не спешил уходить. В голове промелькнула мысль: «А что, если Араб не примет помощь и кончит меня там же, у Людмилы?» Оснований для беспокойства было достаточно. Олег мог только предположить, что у Радзянского взрывной характер, что он на взводе, одно неверное слово, жест, и Олега не станет. Ошибкой ли это будет для Араба — вопрос второй, поскольку он мог совершить необдуманный шаг, находясь под впечатлением встречи с дочерью, видя хотя бы то, что один из сопровождающих, Леша Чистяков, обращается с пленницей показательно грубо. О подстраховке речь не шла — Людмила в этой ситуации ничем не поможет. Разве что будет знать, кому именно назначил он встречу в ее квартире. А для этого нужно хотя бы в общих чертах обрисовать ей положение дел, сказать, кто такой Араб, кто его нынешний гость, выдающий себя за московского писателя, упомянуть о пленнице (вскользь не получится), поведать о своей роли в этой истории...
«А почему, собственно, она ничем не поможет?» — Олег более чем пристально глядел на Людмилу, заинтригованную его поведением. И с его языка сорвался вопрос:
— Хочешь помочь нам?
— Нам? Себя и меня имеешь в виду, или у тебя раздвоение личности?
— Есть интересное дело. Если поможешь...
— Я согласна. Хотя бы потому, что не люблю недомолвок. Выкладывай.
Через двадцать минут Людмила поняла, что ее втягивают в очень нехорошее мероприятие. И чем больше она узнавала, тем больше убеждалась, что все это, включая и откровения Олега с просьбой предоставить на время ее квартиру, — тщательно продуманная операция. По мере того как ее вводили в курс дела и просили «посильной» помощи, ей казалось, что с ней говорит совершивший побег из психдома. С нетерпением выслушав Олега и поправляя вздыбившиеся на голове волосы, она схватила его за грудки.
— Ты думаешь, конец света наступит завтра? Пусть так. Но сегодня я еще хочу жить.
— Живи! Я тебя еще ни о чем не просил. Я даже не знаю, придет Араб или нет, а ты...
— Не перебивай меня! — Едва не сорвавшись на крик, она сунула кулаком в живот Олега. — Вы все ненормальные, у всех вас крыша просела! У всех: у престарелого злодея невидимого фронта, у непутевого отца и его обосранной дочери. И у тебя, экс-муж долбаный! И не говори, что ты меня ни о чем не просил. Все, все спланировал заранее, чтобы впутать меня в эту похабную историю. А я-то, дура, все думала, откуда у тебя такой небывалый ночной темперамент. Готовил меня, да? Распластал, набил специями, пожарил, перевернул, снова пожарил...
Она представила себе другой разговор, с участием нового, пока незнакомого лица. Скоро она увидит арабский анфас, за которым, отвратительно шмыгая носом, будет скрываться опухшая физиономия мужа. Но его она проигнорирует, а к Арабу обратится в такой вот форме: «Ах, так это вы, ваше прискорбие?» Слово за слово, разговор накалится. Катализатором будет не хозяйка квартиры, а эти двое с невеселыми взглядами. Их взоры вообще затуманятся, когда она обратится к ним с вопросом: «Ну и чего вы пригорюнились?» Если ее втягивают в это дерьмо, нужно быть по-пролетарски откровенной.
Разглядывая Олега как после долгой и невыносимой разлуки, она пренебрежительно сказала:
— Вы мужики или нет?.. Чего вы расплакались? Вообще, что такого случилось, чтобы вот так убиваться? Хотите, я поговорю... ей-богу, язык не поворачивается... с девочкой? Когда все закончится, хотите, я с ней поговорю? Поговорю так, как вы и представить себе не сможете.
— Интересно, как ты собралась с ней говорить. — Олег пожалел о своих откровениях, дело могло приобрести неожиданный поворот не в ту сторону.
— Как? — спросила следователь. — Как девочка с девочкой. Хотя о нашей невинности можно только вспоминать. С отвращением. Я найду для нее те слова, которых вы не знаете. — Людмила выдержала паузу и веско изрекла: — Беда в том, мужики, что в вашем бабском коллективе нет настоящей бабы. Если вы не возражаете, такой бабой буду я.
Что еще говорила Людмила, Олег воспринимал с трудом, понимая, что совершил ошибку, что стоит перед женой и рожа у него вытянута, как татуировка на груди древней старухи, сделанная в ранней молодости.
А Людмила разошлась, и ее было не остановить. Она откровенно насмехалась над Радзянским, повторяя его слова, переданные Олегом, слова о любви, чтобы девушка, как в романе, ждала и надеялась.
Она снова представила себе смуглолицего Араба, представила настолько четко, что могла поклясться, что Радзянский (по словам Олега, замкнутый и нелюдимый человек) поблагодарил ее глазами. Что-что, а такая мимика не устраивала ее — ни в мыслях, ни в действительности, — словно Араб действовал исподтишка. Что поделаешь, рассудила она, видно, жизнь разведчика нелегка. Вот говорят, вертолеты — это души погибших танков. А разведчики — души... Людмила так и не нашла подходящего определения, ей хотелось, чтобы это было что-то неподъемное и металлическое, как комбайн или трактор, исходящее конденсатом. «Вот, нашла хоть что-то, слава богу! Слезы разведчиков — это тракторный конденсат».
— Я с тобой, — Людмила решительно собрала со стола бумаги и распихала их по ящикам. — Я скажу этому Арабу, что именно им движет. Месть. Если бы не месть, он бы не лил слез на плече дочери, не признавался ей в любви. Тьфу, ети их мать!.. Посетовал бы на судьбу-злодейку — и хорэ.
— Ты никак обалдела от своего выступления! Вообще думаешь, что говоришь?
— Я-то говорю нормальные вещи, поскольку смотрю со стороны. А ты?
— Что я?
— Моя твоя не понимает? Сам-то ты что говоришь? Во-первых, в моей квартире ты собираешься...
— Слушай, мы так не договаривались, — перебил Олег.
— Мы вообще ни о чем не договаривались, — парировала Людмила.
Олег демонстративно встал у нее на пути:
