– А вот встретится тебе в лесу тигр, – глядя на дорогу, сказал Моська. – Или хотя бы волк. Много тогда будет толку от твоих мозгов? И заметь: ты волка есть не станешь, покуда нужда совсем не подопрет, а он тебя – запросто, с превеликим удовольствием. И мозги твои хваленые сожрет, и все остальное. Так кто для кого пища? И кто, стало быть, наверху цепочки?
– Муть какая-то, – непочтительно объявил Соколкин. – При чем тут волк?
– Тогда цари природы – гнилостные бактерии, – поддержал его Андрей. – Потому что в конечном итоге пищей для них становятся все – и хищники, и травоядные. И мы, грешные.
Мальчишка бросил на него косой изумленный взгляд. Парень и впрямь был неглуп и явно уловил содержавшуюся в реплике Андрея маленькую логическую каверзу. Зато Моська думал над ответом почти целую минуту.
– Ладно, – сказал он наконец, – положим, пищевую цепочку я сюда приплел не по делу. Тогда зайдем с другого конца. Вот, скажем, кто умнее – профессор, нобелевский лауреат, или питерский фээсбэшник? Ежу понятно, что профессор, – Нобеля за здорово живешь не дают, тут голову на плечах иметь надо. А тогда почему он руководит занюханной кафедрой или в крайнем случае институтом, а фээсбэшник – целой страной?
– За базаром следи, – нейтральным тоном посоветовал Слон. – А то когда-нибудь договоришься. Гадай потом, куда тебе передачи носить. И кто их будет жрать – ты или эти… гнилостные бактерии. В погонах.
– А что я такого сказал? – пожав плечами, без тени испуга возразил Моська. – Я как раз и говорю: кто на что учился. Один всю жизнь за электронами подглядывал, дрессировал их, чтоб по свистку в нужную сторону бежали, а другой – людьми командовал, проблемы решал, осваивал науку руководства. Ну, и кому после этого страной управлять – какому-нибудь ботанику, который с двумя лаборантами управиться не может?
Андрей украдкой покосился налево. Женька Соколкин по-прежнему сидел в уголке, отвернувшись, и со скучающим видом смотрел в окно на проносящуюся мимо пеструю мешанину белого снега и темно-зеленой, почти черной, еловой хвои. Завязавшийся разговор наверняка представлялся ему бессмысленной смесью банальностей и откровенной ахинеи, некой разновидностью кухонной болтовни. Именно этим он и являлся, с той лишь разницей, что дело происходило не на кухне, а в машине и на трезвую голову. Но Андрей Липский был доволен. Пусть болтают о чем угодно, хоть о бабах, лишь бы не касались желтого конверта. Неизвестно, на чем зиждется их преданность господину Стрельникову; скорее всего, это деньги, а деньги – такая материя, которой всегда мало и которой хочется приобрести как можно больше. Если паренек не ошибся в оценке того, что обнаружил в желтом конверте, за пазухой у него сейчас лежит прямо-таки небывалый, фантастический куш. А если ошибся, выясниться это может уже после того, как их с журналистом Липским тела припорошит снежком в придорожной канаве…
Вообще-то, в правоту сидящего рядом мальчишки верилось с трудом. Андрей считал, что золото партии – не миф; более того, он был почти уверен, что оно существует. Но вот в реальную возможность найти его поверить все еще не мог – ну не верилось, и все тут! Так же как истинно верующий христианин, наверное, не поверил бы, если бы повстречавшийся на лестнице сосед сказал: «Знаешь, кто сидит у меня на кухне? Архангел Гавриил! Айда, познакомлю!»
Мальчишка обернулся, словно почувствовав его взгляд, вопросительно приподнял брови и, получив в ответ отрицательное покачивание головой, снова отвернулся к окну.
– А что вы сказали Семену Тихоновичу? – спросил он вдруг.
– Ничего, – ответил Андрей. – Сказал, что ты здорово напортачил в моем компьютере, занес туда какой-то ломовой вирус, но взялся оперативно все исправить – так сказать, ударным трудом искупить свою вину. Мне почему-то показалось, что твои успехи на этом поприще он считает непревзойденными.
– Ну какие там успехи! – грустно отмахнулся Женька. – Программированием надо заниматься плотно, тогда будут успехи. Но сказали вы правильно, он наверняка поверил. Только мама станет волноваться. Она сейчас в городе…
– Ничего с ней не случится, – пообещал Слон. – Если насчет слежки и всего прочего ты ошибся, к вечеру вернешься в лучшем виде и геройски подставишь зад под ремень. Или чем там она тебя воспитывает – хворостиной?
– Поленом, – иронически хрюкнув, подсказал Моська.
– А если не ошибся, – продолжал Слон, – то тебе в этом пансионате делать больше нечего. Да и мамке твоей тоже. Да, браток, заварил ты кашу – всемером не расхлебать!
– Он-то здесь при чем? – вступился за Соколкина Моська. – Он, что ли, Медведя замочил?
– Поверить не могу, что этот старый козел преставился, – доверительно сообщил Слон. – Столько времени за ним бегали, а он взял и копыта откинул. Опять ускользнул, сволочь! Кстати, – добавил он деловито, обращаясь к Моське, – надо будет узнать, куда его отвезли, и съездить. Надо убедиться, он это в натуре или не он.
– И проследить, чтоб ненароком не ожил, – все так же иронически согласился Моська.
– А что, были прецеденты? – заинтересовался Андрей.
– Да сто раз! Такой скользкий был гад, это уму непостижимо! Помню, однажды…
Не договорив, Моська резко ударил по тормозам. Машина пошла юзом, ее занесло, серая снеговая каша широким веером взлетела из-под колес и с громким хлюпаньем окатила черную «Волгу», которую какой-то болван поставил поперек дороги прямо за поворотом.
5
Андрея швырнуло вперед, и нос он сберег только чудом, инстинктивно упершись рукой в спинку переднего сиденья.
– Аккуратнее, черт! – непроизвольно воскликнул он.
Не извинившись и вообще никак не отреагировав на этот сердитый окрик, Моська воткнул заднюю передачу и плавно нажал на газ. Колеса коротко пробуксовали, но тут же вцепились в дорогу, и «шкода», зло подвывая мотором, начала пятиться назад, к повороту. Андрей еще даже не начал понимать, что происходит, а все четыре дверцы «Волги» уже распахнулись настежь, и какие-то люди в масках, выбежав на дорогу, открыли беглый огонь из пистолетов по его купленной в кредит, еще не до конца оплаченной машине. Он услышал печальный звон разбившейся фары, смачный щелчок влепившейся в пластиковый фартук бампера пули и короткий, неприятный лязг ее товарки, ударившей в капот и рикошетом улетевшей в неизвестном направлении. Сразу две пули угодили в ветровое стекло, украсив его парочкой живописных, похожих на вязаные салфетки «пауков». Слон открыл окно и, выставив наружу руку с неожиданно, будто по волшебству, очутившимся в ней громадным пистолетом, принялся палить в ответ.
– На пол! – не своим, нечеловеческим, железным голосом рявкнул Моська и, выхватив пистолет, последовал примеру Слона.
Андрей сгреб за шиворот оторопевшего Женьку Соколкина, почти насильно повалил его на сиденье и упал сверху, прикрыв его своим телом. Выстрелив два или три раза, Моська газанул, а потом проделал трюк, которому Андрей давно мечтал научиться, при помощи ручного тормоза и руля развернув машину на месте на сто восемьдесят градусов. На то, чтобы переключить передачу, ему понадобилась какая-то доля секунды, но за это время в багажник с лязгом ударились еще три пули, а четвертая вдребезги разнесла заднее стекло, осыпав голову и плечи Андрея шелестящим дождем мелких стеклянных призм. Моська стартовал, как гонщик «Формулы-1»; Слон, перекрутившись на сиденье, трижды выстрелил поверх спинки через разбитое окно. Андрею на шею упала горячая гильза, и он торопливо, как кусачее насекомое, выхватил ее из-за уха и отбросил в сторону.
