Стрельников сидел впереди, держась одной рукой за приваренную к передней панели железную скобу, прямой, как палка, и смотрел прямо перед собой. Трость стояла у него между колен, и фигурная серебряная рукоятка весело сверкала в лучах послеполуденного солнца. Вблизи было видно, какая она массивная и как тонко, с массой мелких рельефных деталей, сработана. Так и подмывало рассмотреть ее поближе, потрогать, повертеть перед глазами. Вообще, Андрей давно заметил за своим компаньоном страсть к солидным, красивым, сделанным на века вещам и нисколько не удивился бы, узнав, например, что костюмчик, в котором он щеголяет в данный момент, лет сто назад был сшит для какого-нибудь британского полковника.
Не снижая скорости, они проскочили через поселок, смахивающий на декорацию к фильму ужасов, где среди разрушающихся дощатых строений слонялись немногочисленные субъекты, действительно похожие на зомби, и снова вырвались на оперативный простор. Над северо-западным горизонтом синела полоска невысокой горной гряды; длинные пологие холмы, похожие на застывшие океанские волны, чередовались с ложбинами, в море серебристой травы то и дело виднелись проплешины каменных россыпей. Стрельников достал тонкий серебряный портсигар, но курить не стал – видимо, вспомнил, что в машине присутствует несовершеннолетний да вдобавок еще и некурящий компаньон. Андрея подмывало поинтересоваться, как дела в Москве, уладил ли Виктор Павлович, как собирался, разногласия с конкурентами. Но он промолчал: коль скоро Стрельников прибыл на место в срок, все проблемы, надо полагать, были решены – несомненно, решительно и жестко, в фирменной манере упомянутого господина, под внешним старомодным лоском которого скрывался умелый и беспощадный боец.
Ехать пришлось довольно долго, без малого полтора часа. Незадолго до окончания этого срока, наполненного немилосердной тряской и оттого показавшегося втрое длиннее, впереди открылась свинцово-серая гладь океана с торчащими из нее черными клыками скал. Дорога подобралась к самому краю обрыва, и внизу, как на ладони, распахнулась небольшая уютная бухта. Почти круглая, с выходящим в открытое море узким горлом, она представляла собой идеальное укрытие от шторма, но крутые берега и чересчур узкий проход делали ее непригодной для стоянки больших рыболовецких траулеров, не говоря уже об океанских военных судах.
У берега, отчетливо белея на фоне темной глубокой воды, стоял корабль – не тральщик, не буксир или какая-либо другая рабочая посудина, а именно корабль. Наверное, это была яхта океанского класса – не новомодная быстроходная скорлупка с обводами реактивного истребителя, а именно корабль в привычном понимании этого слова, с гордо поднятым острым носом, высокой палубной надстройкой, опоясанной галереями прогулочных палуб, и солидным водоизмещением. От клотика до ватерлинии он был выкрашен в белый цвет и издалека напоминал воплощенную мечту.
– Ого, – снова опередив Андрея, изумленно протянул Женька Соколкин. – Это что, наше? Мы на этом, что ли, поплывем?
– Плавает дерьмо, – вертя баранку, назидательно сообщил Слон, – а моряки ходят.
Стрельников повернул голову и несколько секунд молча смотрел на него.
– Это ж не я придумал, так на флоте говорят, – торопливо, с виноватыми нотками в голосе добавил Слон.
– Тоже мне, Синдбад-мореход, – фыркнул Моська. – Где ты, а где флот?
– Мы на этом пойдем? – сделав необходимую поправку, нетерпеливо повторил Женька.
– Совершенно верно, – подтвердил Стрельников. – На этом.
– А это что?
– Это – дизель-электроход, – сказал Виктор Павлович. И, подумав, добавил: – Грубо говоря. Называется «Глория».
– Надо было назвать «Эспаньолой», – сказал Андрей. Удержаться было просто невозможно. – Помните: как вы судно назовете, так оно и поплывет?
– Вообще-то, мне это глубоко безразлично, – сказал Виктор Павлович. – По-моему, «Глория» – неплохое имя для корабля. Звучное.
– «Глория» по-русски значит «слава», это вам запомнится легко, – процитировал Слон, которого, судя по всему, долгое пребывание вдали от грозного работодателя основательно расслабило.
– Совершенно верно, – кивнув, спокойно повторил Стрельников. Судя по нулевой реакции на выходку Слона, старая дворовая песня, повествующая о злосчастной судьбе одноименного парохода, который перевозил лошадей и затонул, наскочив на мину, была ему неизвестна.
– Типун тебе на язык, – сказал Моська Слону, демонстрируя близкое знакомство с дворовым фольклором.
Слон лишь неопределенно хмыкнул в ответ и, слегка притормозив, аккуратно повел машину по узкому серпантину, что, пугливо прижимаясь к каменному боку береговой кручи, спускался с обрыва к крошечному галечному пляжу на берегу бухты.
2
Ветер заунывно посвистывал среди изглоданных эрозией камней, снизу доносился несмолкающий шум прибоя. Потом послышался знакомый мягкий щелчок зажигалки, вкусно потянуло табачным дымком. Шар, прозванный так не столько из-за своей обширной лысины, сколько из-за чересчур трепетного, щепетильного к ней отношения, опустил бинокль, резко обернулся и одним точным движением выбил только что прикуренную сигарету из губ заскучавшего Кувалды. Сигарета завалилась в щель между камнями, дымясь, как подбитый винтомоторный истребитель. Шар со скрежетом сдвинул камни каблуком высокого армейского ботинка, и струйка дыма иссякла.
– Обалдел, что ли? – сквозь зубы поинтересовался он.
– Да ты чего, Саня? – удивленно откликнулся Кувалда. – С такого расстояния они сигнальный костер не заметят, не то что сигарету!
Шаром его называли исключительно за глаза. К частичной потере своего волосяного покрова он относился чрезвычайно болезненно и на шутки по этому поводу сильно обижался. Обида его проявлялась по-разному, в зависимости от личных качеств, должности и воинского звания обидчика, но безнаказанным никто из шутников до сих пор не оставался, и месть Шара всегда многократно превосходила размеры нанесенного оскорбления. Поэтому, а еще потому, что среди нормальных, адекватных людей лысина давным-давно не считается достойным упоминания недостатком, Шара никто не дразнил. Друзья называли его Саней или Сашей, реже – Александром; для знакомых он был Александр Васильевич, для подчиненных – товарищ майор, а для начальства – майор Соломатин или просто майор. Женька Соколкин, ничего о нем не зная, про себя окрестил его Оранжевым из-за цвета куртки, в которую Шар был одет во время их недолгого знакомства. Сейчас Шар, он же Оранжевый, щеголял в камуфляжном костюме без знаков различия и армейском кепи без кокарды, под которым скрывалась его знаменитая лысина.
– Во-первых, ты в дозоре, – напомнил Шар.
– А во-вторых?
– Достаточно и «во-первых». Но для особо одаренных могу пояснить: во-вторых, друг ты мой недоразвитый, у людей, которые смогли зафрахтовать такую посудину, наверняка хватило денег и на бинокль. А возможно, что и на хорошую винтовку с телескопической оптикой. Посмотри, там, на пачке, должно быть написано: «Курение убивает». В данном случае это верно, как никогда.
