— А мыслю я следующим образом. Здесь пахнет деньгами и
большими. Только из-за денег организуются такие сложные и затейливые убийства.
Это я вам говорю, как съевший собаку на этом деле. А ревность…
Соболев покачал головой:
— Нет, для таких сложных конструкций ревность — слишком
слабый мотив.
— Плохо вы знаете женщин, — огрызнулась Далила и подумала:
«Но он прав».
— Как с Веткой беда случилась, — продолжил Соболев, — голову
себе я сломал, размышляя над тем, кто дочку мою подставляет. Чего только не
передумал. Перебрал всех своих врагов, с друзьями советовался.
— И что?
— А ничего! Не вижу резона! Теперь же, когда выяснилось, что
Настя заказала Киселева и Трахтенберга, я совсем уже ничего не пойму. Зачем это
ей, Ветку мою подставлять? Они же подруги. И про отношения наши Вета не знает.
— Странно, — удивилась Далила. — Неужели вы думаете, что
Настя только для того и убила двух бизнесменов, чтобы вашу Вету подставить?
Соболев отрезал:
— Именно так я и думаю.
— Но почему?
— Потому что других версий не нахожу. Бизнес этих убогих
покойничков здесь ни при чем.
— А слияние? Если бы Киселев и Трахтенберг были живы, они не
стали бы в холдинг вливаться.
— Совершенно верно, они расторгли бы с ней договор. Ну и
что? Насте плевать на холдинг.
Соболев посверлил Далилу глазами и вдруг спросил:
— Это вы подсылали ко мне ту ушлую даму!
— Лизу?
— Да-да.
— Почему подсылала?
— А что, сами прийти не могли?
— Я действовала в интересах вашей дочери. Вета боялась, что
за вами следят. И как только я выйду из вашего офиса, сразу начнут следить и за
мной, а я бываю у Веты.
Соболев рассмеялся:
— Поразительная наивность! Неужели вы думаете, что я пустил
это дело на самотек? Во-первых, в моем офисе столько народу бывает, что на всех
не хватит ментов. А во-вторых, менты эти у меня на содержании. Они докладывают
мне все, что касается Веты.
— Выходит, с пистолетом Настя старалась зря? — прозрела
Далила.
— Ну, конечно! Нет, те показания, которые в деле возникли
раньше, чем я о нем узнал, изъять нельзя. Пока нельзя. А там посмотрим. Дела и
горят, и тонут. Не беспокойтесь, дочку в обиду не дам.
— Ну, тогда я вам не нужна.
Соболев удивился:
— Вы что, обиделись?
Далила пожала плечами:
— С чего?
— Значит, вы не правильно меня поняли. Я хотел не только
Ветку спасти, но и виновного наказать.
— Хотели, пока не знали, что здесь замешана Настя, —
уточнила Далила.
Он рассердился:
— Не придирайтесь к словам. Всего лишь имел в виду, что
дорожу каждой мелочью, каждым свидетелем, потому что понимаю: тот, кто это
затеял, тоже не беден.
— Точнее, понимали. Теперь вы точно знаете, о ком идет речь.
— Знать-то знаю, — согласился Соболев, — но что это меняет?
Вопросов осталось много. Настьке это зачем? Кто ее сбил с панталыку?
— Думаете, Мироновой кто-то руководит?
— Я говорил уже вашей подруге и вам скажу. Нет у Насти
мотива Киселева и Трахтенберга убивать. Я ее к Брусницкому в холдинг пристроил,
я просил за нее.
— А может, Брусницкий и руководит вашей любовницей. Вы
хорошо его знаете? — спросила Далила.
Соболев взорвался:
— Прекратите произносить это слово! Только и слышу от вас
«любовница» да «любовница»! Нарочно меня злите? Не пойму, правда, зачем. Вроде,
ничего вам плохого не делал, — уже спокойней закончил он.
Далила пообещала:
— Ладно, больше не буду.
— Аркадий Брусницкий — мой друг, — как ни в чем не бывало,
продолжил Соболев. — Он тяжело заболел. Онкология. Выкарабкается или нет, никто
не знает.
— У него наследники есть?
— Да, есть наследник, Артем. Всего на веку своем повидал я,
но такое убожество вижу впервые. Как Аркашка его таким неумехой во всем
воспитал, все поражаются. Отец любому даст сто очков вперед; сын — полная
противоположность. Какое дело ни поручи — завалит. Брусницкий на смертном одре
больше всего переживает за сына, потому меня и просил присмотреть за холдингом.
Слезно молил: «Андрюха, не бросай моего лошка-Артема. Умереть не успею, как все
у него отберут».
Далила с сарказмом заметила:
— И поэтому вы любовницу свою быстро пристроили управлять
холдингом друга. Из великодушия, так сказать. Она что, эта Настя, еще на что-то
способна, кроме как в вашу постель нырять?
На этот раз Соболев не обиделся.
— Настя совсем не глупая и хорошо образована. Опыта ей действительно
не хватает, но я всегда рядом.
— На соседней подушке, — вставила ядовито Далила и
повинилась:
— Ну ничего поделать с собой не могу. Само из меня прет.
Соболев с горькой усмешкой покачал головой:
— Ну, вы, бабы, все же и змеи. Выходит, Настя тоже змея. Я
хотел одним махом все проблемы решить: и Настьку к делу пристроить, и другу
помочь.
— И себя не обременить.
— Да, а почему бы и нет? Мое собственное дело отнимает все
время, все силы.
— Ну, не все, — на этот раз игриво уточнила Далила.
Соболев на ее подколки устал реагировать.
— Пусть не все, — махнул он рукой. — Дело не в этом.
По-любому не мог я доверить управление холдингом чужому и опытному человеку.
Времена сейчас непростые. Оглянуться не успеешь, ан нет его, холдинга. У
опытного он уже. А Настька под полным моим контролем. Кстати, слияние с
Киселевым и Трахтенбергом я ей и присоветовал.
Далила была поражена:
— Вы?!
— Ну да. Очень выгодное слияние для Аркаши Брусницкого, а
вот Насте одни только хлопоты от этого. Почему и понять не могу, какая муха ее
укусила.
— А почему вы не допускаете, что эта муха и есть сам
Брусницкий?
Соболев изумленно вскинул одну бровь:
— Аркаша? Да ну! Ерунда! Он тонкий политик, он привык миром
решать дела. Тем более сейчас, когда он в двух шагах от могилы. Нет, Аркаша не
способен подставить мою дочь.
