— И вы поверили, что Настя — убийца.
— А вы в это не верите?
— Нет. Миронова не похожа на человека, способного
хладнокровно убить четырех человек.
— Это все слова, — рассердился Соболев, — а на кассете,
которую вы сами мне дали, она призналась, что подложила пистолет. Заметьте,
своей лучшей подруге. Дочери человека, которого она якобы любит.
— Якобы?
Он закричал:
— Настя сто раз клялась мне в любви!
— Я видела эту девушку. Непохожа она на чудовище.
— Думаете, я от нее ожидал такого предательства? —
успокаиваясь, спросил Соболев. — Если она невиновна, почему пустилась в бега?
Почему не пришла ко мне, не рассказала, что толкнуло ее на подлость? Она не
попыталась меня убедить. Если Настя способна подложить мне пистолет, то почему
я должен думать, что она не способна убить?
Далила заметила:
— Это разные вещи.
Соболев снова вспылил:
— Перестаньте защищать эту дрянь! Я много думал о ней и
понял: она вещь в себе. И артистка к тому же. Настя опасна. Она хитра и умна.
Когда юная женщина с таким хладнокровием…
Он осекся и не стал продолжать, лишь сказал:
— Я прошу вас, хватит об этом.
— Хорошо, — согласилась Далила. — Просто я говорила с
Артемом, ведь вторую куртку он покупал…
— С Артемом и я говорил, — перебил ее Соболев. — Он и мне
плел про девушку. Нет никакой девицы! Для Насти он куртку купил, как вы не
поймете! Для Насти! И теперь покрывает ее, слизняк!
— Но Шатунов-то погиб. Если девицы нет, если Настя сама всех
убивала, чем ей помешал Шатунов?
— А тем и помешал, что нет никакой сообщницы. Я уверен,
Настя куртку не выбросила, а подарила кому-нибудь из подруг. Шатунов эту
подругу, возможно, знал. И вы ее случайно увидели. Я не удивлюсь, если и той
девицы давно нет в живых.
От такой версии Далила опешила.
— Нет, здесь что-то не так, — пробормотала она. — Даже если
Настя — убийца, кто-то ею управляет. Не сама же она все это придумала. Миронова
выглядит значительно проще. Постойте, да она и не могла быть убийцей. Настя
совсем не похожа на Вету. Ее узнают, ее не примут за вашу дочь!
— Вот здесь вы ошибаетесь. Настя очень похожа на Вету.
Точнее, Настя похожа на мою жену, когда та была юной. И старшая дочь похожа на
мать.
— Я не увидела сходства, — призналась Далила.
— Значит, плохо смотрели.
— И все равно, я уверена, что Настя не обладает достаточной
авантюрностью для сложного замысла с куртками. Она не могла придумать это сама.
— Не могла? Почему?
— Я не знаю. Я чувствую так, но пока объяснить не могу.
Соболев заключил:
— Вот поэтому вам и не надо лезть в это дело. Пока женщины
чувствуют, мужчины соображают.
— А соображают они в основном на бутылку, — уколола его
Далила и попросила:
— Давайте не будем скатываться к оскорблениям. За Настей
кто-то стоит. Я уверена. Кстати, может, ответите мне на вопрос?
— Может, и отвечу, — буркнул Соболев.
— Как попал старенький магнитофон в комнату вашей дочери? Вы
не бедны.
— Хотите сказать, что я скупердяй? Кажется, вы только в этом
меня еще не обвиняли.
Не скрывая торжества, Далила воскликнула:
— Короче, отвечать вы не хотите!
— Нет уж, я отвечу. Магнитофон в комнату дочери я сам
принес.
Она поразилась:
— Зачем?
— Вета меня попросила, — как о само собой разумеющемся
доложил Соболев. — Сказала, ради прикола. Может, над младшенькой нашей
подшутить хотела. Я не знаю, я не вникаю в их игры. Если вы и здесь еще начнете
искать «происки врагов и руку Америки», тогда я просто вынужден буду
посоветовать вам толкового психиатра.
Далила обиделась:
— Спасибо, справлюсь своими силами.
— Вот и чудесно, — обрадовался Соболев. — Вы своими силами,
а мы своими. И прощайте, я очень на это надеюсь, прощайте. Дай бог нам не
увидеться, так вы мне надоели. Простите за грубость. Сам себе удивляюсь.
Глава 37
Далила не имела возможности хорошенько обдумать полученную
от Соболева информацию. Разговаривала она из своего кабинета и едва положила
трубку, как на прием явился Сибирцев.
Анатолий Маркович полон был впечатлений от переезда к своей
любимой жене, второй из гарема. Он спешил впечатления эти выплеснуть на Далилу,
но она опередила его. У нее тьма своих впечатлений.
— Анатолий Маркович, представляете, — по-женски пожаловалась
она, охая и вздыхая, — мне только что Соболева Вета звонила.
— Вы ее знаете? — опешил Сибирцев.
— Немного. Но зачем она это сделала? — вдруг завопила
Далила. — Зачем она мне позвонила? Честное слово, не поняла я! Ужас! Просто
кошмар! Что теперь со мной будет?
— Да чем же вы так взволнованы?
— Ну, как же, она вроде преступница. Ее ищут. А ну как
теперь и меня к ней приплетут? Заставят с ней отвечать за покойников! А у меня
практика!
Мои пациенты — уважаемые люди! А ну как у них из-за меня
неприятности будут! Честное слово, Анатолий Маркович, я сама не своя! Я всегда
знала, что она избалованная шальная девчонка, но чтобы так легкомысленно
подставлять всех знакомых! Этого я не понимаю! Как только Андрей Петрович
терпит ее, эту Вету?
— Да уж, — согласился Сибирцев, — Андрей Петрович со
старшенькой горя хлебнул. Авантюрная она у него девица. Из какого только,
простите, дерьма он ее ни вытаскивал, от всяких нехороших приключений ее
спасал, а Ветке все трын-трава. Ничего он с ней не может поделать. Своенравная
она и безрассудная. Это хуже всего для девушки. Хорошо, хоть младшая дочка
прилежная.
— Представляете, — продолжала убиваться Далила, — позвонила
мне ни с того ни с сего. Я спрашиваю ее: «Вета, зачем ты меня подставляешь?» А
она дерзко так отвечает: «Ради прикола! Я всем звоню!»
Сибирцев сокрушенно покачал головой:
— На нее это очень похоже. А чего вы хотите? Сейчас вся
молодежь у нас такая: сплошные прикольщики. Подождите, вырастут они и построят
нам прикольный капитализм с прикольной демократией. Даже страшно представить.
Далила горестно отмахнулась:
— Это будет когда-то, а теперь-то мне что с этой Ветой
делать? Может, в милицию сообщить?
