Место в самолете мне досталось у борта. Я затосковала.
Седовласый погрузился в изучение рекламных проспектов. На коленях его лежал
черный портфель. Цепочка, прикрепленная к ручке портфеля, серебряной змейкой
сползала на брюки, исчезая под пиджаком.
«Удивительный у него багаж», — рассеянно подумала я и
заснула.
Бессонная ночь, наконец, меня уморила.
Глава 17
Проснулась я от острого ощущения страха. Оглянулась — вокруг
мир и покой, сонное царство: головы пассажиров знай одна за другой откидываются
на спинки кресел. А мне катастрофически расхотелось спать. Пришлось глазеть по
сторонам. Страшная скука. Я сожалела, что не прихватила веселенького журнальчика,
а запаслась толстой и нудной книгой, пригодной лишь для гнета при закваске
капусты.
Вдруг стюардесса, чья спина была странно напряжена,
пролетела мимо меня к кабине пилота.
Я растревожилась: не падаем ли?
Самолетам не доверяю. Будь моя воля, летала бы с тремя
парашютами за спиной.
В салон тем временем вышел строгий пилот. Он остановился в
проходе, рядом со мной, и тихо повел беседу. Его собеседник был скрыт от моих
любопытных глаз высокой спинкой кресла, но я отчетливо слышала, что речь идет
об угоне. Требования выдвигались фантастические — оставалось дивиться запросам
наглеющих террористов.
«Вот непруха! — содрогаясь, подумала я, — если меня
раздражали каких-то два трупа, то здесь их может оказаться значительно больше:
целый салон. И почему террористам приспичило угонять самолет со мной на борту?
Могли бы повременить, я летаю не так уж часто».
А голова террориста (уж не знаю, хорошо ли это, плохо ли)
поднялась выше спинки и развернулась ко мне лицом. Я содрогнулась вторично:
«Батюшки светы! Рыжая образина!»
Дальнейшее вспоминается калейдоскопом. Мой седовласый сосед
мгновенно извлек из-под мышки оружие и направил его на урода. Час от часу не
легче! В общем-то я не возражала, но мог последовать и ответный выстрел, а кто
поручится за меткость стрелка? Вдруг он промахнется и попадет в меня?
Не осуждайте, но я сочла за благо подружиться с уродом, в
которого целился мой седовласый сосед. Как законопослушная гражданка я осудила
соседа (наглец, пронес на борт пистолет!) и приняла меры. Тяжелая книга, которую
я оскорбила, как раз очень мне пригодилась. Книга сама вдруг обрушилась на
кисть руки седовласого; ни с того ни с сего грохнул выстрел. В салоне поднялись
визг, вопли и вой, а командир экипажа пригласил террориста продолжить мирные
переговоры.
«Дождусь их конца в туалете», — решила я, но стюардесса
внезапно преградила дорогу.
— Сидеть! — категорично заявила она.
Пришлось покориться ее агитации.
Вскоре в салоне вновь появился урод-террорист. Взвинченные
пассажиры восприняли его трепетно и уважительно. Некоторые даже подняли руки,
заверяя в полной своей безобидности. Все поняли, что мы приземляемся, и, судя
по времени, где-то уже во Франции. Почувствовав, что рядом земля, всем
мучительно захотелось жить.
Террорист шел по рядам и удовлетворенно кивал головой, давая
пассажирам понять, что входит в их положение и постарается не слишком их
беспокоить.
Когда между террористом и пассажирами установилось дружеское
понимание, откуда ни возьмись выскочила стюардесса. Охваченная желанием
проверить, все ли пристегнули ремни, стюардесса, завидев урода, мгновенно
изменила маршрут и намерения. Она поспешила вернуться обратно, но террорист
бедняжку настиг. Пассажиры дружно и облегченно вздохнули, понимая, что лучшей
заложницы, чем стюардесса, уроду и не найти.
Когда же террорист прихватил и меня (вот она, черная
неблагодарность!), тут уж все окончательно успокоились и занялись своими
делами. Некоторые особо храбрые пассажиры даже развернули газеты, демонстрируя
полное безразличие к происходящему.
А я уже сожалела, что приглянулась уроду, и ужасно обиделась
на свою толстую книгу: зачем она помешала седому в террориста стрелять?
Заметив мое расстройство, урод обратился ко мне и
захваченной стюардессе.
— Девушки! — миролюбиво воскликнул он, беспечно помахивая
перед нашими носами своим пистолетом. — Сейчас мы пройдем к командиру и
выскажем ему свои пожелания. Я — свои, вы — свои.
Пришлось поинтересоваться:
— О каких пожеланиях идет речь?
— Пожелания у вас быстро появятся, как только узнаете про
мои, — пригрозил террорист.
Пришлось успокоиться. Дальнейшее разочаровало меня
окончательно. Урод выдвинул примитивное и совершенно нестильное требование:
обеспечить ему безопасный уход, после чего он клятвенно обещал отпустить
заложниц. Я пыталась уговорить его, чтобы он ограничился одной стюардессой или
взял вместо меня кого-нибудь посимпатичней. Вон та, рыженькая, к примеру,
совсем недурна, на мой вкус.
— Дурной вкус, — оборвал меня террорист и прикрикнул:
— Гордись, дура, что выбрал тебя.
Я решила: бесполезно хвататься за молот войны. И
загордилась.
Пока шли переговоры с землей, пассажиры оправились
окончательно: их разбирали нормальные человеческие чувства. Теперь они,
сотрясаемые ураганом любопытства, гневно требовали от командира подробнейших
разъяснений: что, в конце концов, происходит?
Некоторые так увлеклись, что покинули кресла, игнорируя
призывы самого террориста оставаться всем на местах. Урод был вынужден пойти на
крайние меры: он выстрелил в воздух. Все мгновенно одумались, но требований не
сняли. Командиру экипажа пришлось-таки пойти в народ с разъяснениями. После его
краткой речи все обрушились на террориста таким шквалом любви, что в двух
словах не расскажешь. Даже я сожалела, что он урод, так захотелось мне поощрить
его своим телом.
Оказывается, бедняга отважился на опасный поступок из святых
дружеских побуждений. Друг его детства умирал от бандитской пули в лучшей
французской клинике, дорогой зверски, до жути. Он умирал, а его не лечили,
безжалостно требуя платы. Террорист оказался бедным, еще беднее, чем раненый
друг. По этой причине террорист собирался держать заложников (меня и
стюардессу, если вы еще не забыли) до конца операции, пока бесплатно не спасут
его друга.
Я уже и не против была, но до операции друг не дожил: не
дотянул до конца переговоров.
После трагического сообщения с французской земли требования
террориста резко переменились. Террорист загоревал и пожелал избежать
наказания, но сделать это он непременно хотел почему-то в Париже. Причем в моем
обществе. Я, конечно, была польщена, но боялась, что нарушатся мои планы. При
таком раскладе слишком велик риск потерять Тонкого. Что без Тонкого делать в
Париже, я совершенно не знала. Без Тонкого ладно, а что делать в Париже без
денег? Вопрос, согласитесь, покруче того, который житья не давал принцу
Гамлету.
