И это еще не все. Настоящие беды лишь начинались. Казалось
бы, чего проще богатой стране решить малюсенькую проблему благородного
террориста? Но правительству Франции для такой сущей мелочи понадобилось
столько времени, что у мужчин на борту самолета выросли бороды и усы. Не хотят
эти буржуи учиться у нашего государства. У нашего государства такой зуб на
террористов, что оно уничтожает их прямо с заложниками. И плоды налицо.
Легкость, с которой Россия справляется с террористами, заставляет террористов
все чаще обращать свои взоры на Европу. Видимо, их привлекает культура.
И правильно привлекает. Франция не задумываясь обязалась
встретить террориста едва ли не с почестями. Но, на беду террориста,
выяснилось, что пресса пронюхала о его благородном гуманном поступке. Толпы
репортеров окружили наш самолет. Особо ретивые совершали попытки взять интервью
прямо на борту. И террорист не возражал, но какой демократии такое понравится?
Террорист ополоумел от горя, что он там наплетет про правительство? Ясное дело:
чем больше симпатий террорист вызывал у народа и прессы, тем сильнее хотелось
властям его пристрелить.
Короче, решились-таки террориста убить: демократически,
тайком от народа, в ходе ожесточеннейшей перестрелки. Наверняка были готовы
пожертвовать заложницами, то есть мной и стюардессой.
Дотошные журналисты об этом прознали, и поднялась кутерьма.
«Благородный поступок террориста не останется безнаказанным, — завопили газеты
все разом. — Террориста пристрелят сразу после заложников, потому что в
предыдущих заложниках дыр было больше, чем в террористах».
С изумлением я узнала, что и у них то же самое, значит, в
нашей стране настоящая демократия: власти долго медлят, а потом переходят к
решительным действиям, и все шито-крыто.
Короче, не была бы жива я, не окажись на борту самолета
американца. Как только выяснилось, что захвачен американский подданный, сверху
спустили распоряжение: «Отправить преступника с богом, и лучше всего за пределы
Франции! Дело замять, дабы не делать из террориста героя».
Пока на земле шли прения, на борту самолета установилось
единство взглядов. Террорист смешался с народом и всех поучал. Пассажиры
сочувственно кивали и делились случаями из своей личной жизни. Многие сожалели,
что не находят храбрости захватить самолет, требуя капитального ремонта квартиры,
выселения тещи или смертной казни жены.
Некоторые и прослезились, обеспокоен но наставляя доброго
террориста.
— Ты, парень, не слишком расслабляйся. Смотри, сбегут бабы.
Тогда тебе плохо придется, — увещевали они, недружелюбно кивая на меня и
захваченную стюардессу.
В такой обстановке я дождалась условного освобождения: к
трапу самолета подкатил микроавтобус, куда мы и загрузились — террорист,
стюардесса и я. Загрузились и.., спокойно уехали. Вот она, Франция! Ну и
страна! Как ее не любить?!
Я напряженно наблюдала за дорогой, не обнаруживала погони и
дивилась честности властей. Террорист, словно подслушав мои мысли, обратился
исключительно к одной стюардессе:
— Пока все идет нормально, но я не слишком верю в счастливый
исход.
— Почему? Погони пока не видно, — оптимистично поддержала
беседу она.
Стало ясно, что заложница в этой компании я одна, а
стюардесса сообщница. Попыталась задать вопрос, но меня так грубо одернули, что
пришлось замолчать. Герой террорист в моих глазах опять превратился в урода, а
стюардессу я тут же невзлюбила. И теперь уже нас не преследовали, к моему
огромному сожалению.
Вскоре мы подкатили к хорошо освещенной автостоянке. Урод
выпрыгнул из микроавтобуса. Пока местная охрана пыталась стряхнуть с себя сон,
он выбрал машину получше, и мы продолжили путешествие. И, должна вам сказать,
частенько меняли автомобили, не приближаясь к Парижу, а удаляясь.
Это до чертиков мне надоело, но, к сожалению, вела я себя на
удивление скромно — мне все еще сильно хотелось жить. Говорят, и это проходит.
Глава 18
Глубокой ночью приехали мы в пустынную местность. Урод и
стюардесса завели меня в нечто похожее на сарай. Я попыталась сопротивляться,
но они с непонятной целью привязали меня к массивному стулу и ушли, закрыв
дверь. Оставалось только кричать, что я тут же и сделала. Свой ор пересыпала
ругательствами, в чем совершенства еще не достигла, зато имела возможность
тренироваться. Я пользовалась этой возможностью на всю катушку, радуясь, что в
мою глотку не вставили кляп.
Орала я громко, но абсолютно напрасно. Никто в сарай не
пришел, а голос постепенно осип. Другого оружия я не имела и пригорюнилась.
Было неуютно на стуле, ужасно хотелось пить, есть и мучило любопытство.
Неудержимо хотелось знать, сколько еще придется сидеть в этом сарае.
Меня терзали подозрения, что урод и стюардесса уже не
вернутся. Следовательно, рассчитывать приходилось на совершенно незнакомых
людей. Всей душой я стремилась к той встрече и прикидывала, что могу для нее
предпринять. Возможности были весьма ограничены. Впервые в жизни я пожалела:
«Отвратительно, что я стройна. Имей я вес подруги Гануси, через несколько дней
похудела бы от голода и спокойно вылезла из веревок».
Правда, Гануся всех убеждала, что голодом невозможно
уменьшить объем, но, говорят, в концлагерях толстые не водились. Поскольку
голод мне ничем не был полезен, я решила не голодать, а выбираться на волю.
Хорошенько раскачавшись на стуле, я рухнула на солому. Теперь я стояла на
четвереньках и была способна к легкому передвижению.
Впрочем, «легкому» — неверное слово. Пробовали ли вы
передвигаться на четвереньках со стулом на заднице? Если не пробовали, и не
пытайтесь. Неудобно, сложно и зверски больно. Начнем с того, что ножки этого
стула (будь он неладен!) здорово тормозят продвижение, а перекладина норовит
перерезать икры моих, вполне сносных, ног. Но самое неприятное: нет возможности
пользоваться руками, в результате чего подбородок скользит по соломе. И вообще,
чумовое занятие — глупое и бесполезное.
Не говоря уж о том, что сохранять женственность с
привязанным к заднице стулом практически невозможно, впрочем, как и грацию и
изящество. Но что было делать? Я приличная девушка: непристойных поз не терплю
даже в постели, но надо же было как-то добраться до проклятой двери. Поэтому,
презрев все условности, я упрямо ползла.
Вскоре выяснилось, что ползти таким образом гораздо трудней,
чем казалось вначале: через каких-нибудь восемь метров я замертво рухнула,
уткнувшись лицом в солому, и окончательно заленилась.
Жуя солому, я горевала: «Видел бы Коля меня в такой позе. Не
думаю, что я привлекательна, впрочем, как знать? Может, Коля был бы другого
мнения…»
Воспоминания о Коле подействовали на меня тонизирующе. Я
ощутила прилив новых сил и поползла. Дверь оказалась не заперта — я узнала об
этом, толкнув ее лбом. Но куда мне ползти? Кругом, куда ни глянь, лишь трава. К
сожалению, в своей позе я могла наблюдать только линию горизонта, а как
хотелось окинуть глазом просторы Франции!
