Третий автомобиль так быстро проехал мимо, что я даже стараться
не стала. Стояла себе на четвереньках, провожая их грустным взглядом. И все же
они задним ходом вернули свой «Ситроен» и минут пять не решались его покинуть:
открыв рты, испуганно наблюдали меня из закрытых окон.
Нервы мои уже изрядно подорвали предыдущие две семьи,
поэтому этих я обругала отборнейшим русским матом — натренировалась в сарае.
Пока материлась, упрямо гоняла мысль по извилинам мозга и нашла-таки там
французское слово.
— Бульденеж!
[1]
— яростно завопила я. — Бульде-неж!
Французы открыли окна.
И меня понесло: на ум приходили слова, одно за другим.
— Мсье! Мсье! — заходилась я в радостном крике, не забывая
крутить задом, точнее, стулом.
Двери «Ситроена» слегка приоткрылись.
— Тужур! Бонжур! — что есть мочи орала я, не оставляя стула
в покое.
Толпа молодых людей высыпала из автомобиля. Их было четверо,
симпатичных молодых парней. Охотно познакомилась бы с ними в любое другое
время, но в том виде, в котором была, попыталась бежать от позора, не жалея
локтей и коленей. Голодная и измотанная, я готова была на все, но не утратила
двух вещей: достоинства и желания вызывать восхищенье. В этом смысле ободранные
щеки, колени и руки не помогали, а стул просто гадил.
Дернула я от них на запредельной скорости (не забывайте о
стуле!), но молодые люди меня поймали и разглядывали с сочувствием. От их тепла
я вспомнила целую фразу соотечественника Кисы Воробьянинова.
— Мсье, же не манж па си жур!
[2]
— с чувством произнесла я,
мучаясь совестью из-за того, что сильно преувеличиваю.
На самом деле я не ела всего второй день, но французы,
услышав, что я не ела шесть дней, пришли в жуткий ажиотаж. Самый
сообразительный из них, крикнув: «Э бьен!» — помчался к машине. Остальные
ломанулись за ним. Чем только не кормили меня! Начали с мягчайшей французской
булочки — кормили с рук, как корову. Я стояла на четвереньках, жадно ела из
симпатичных французских рук и ломала голову: как объяснить своим благодетелям,
что веревку можно и развязать? И что у нас, в России, принято есть своими
руками.
Не подозревая о моих страданиях, они радовались поеданию
булки и приговаривали: «Са ва бьен», что, как выяснилось позже, равнозначно
нашему «все идет хорошо».
Действительно хорошо, я не возражаю. В сравнении с тем, что
было, даже отлично, но лучшему нет предела. Доев булку, я презрела прочие
сладости и, выругавшись по-русски, вспомнила, что прекрасно владею английским.
И все пошло как по маслу. По-английски я объяснила, чего хочу, и французы
невиданно удивились. Пришлось спросить:
— Что же вы думали, я привязала себя к стулу сама, дала обет
не развязываться и чесанула на карачках гулять по Европе?
И подумала: поразительно, как глупы эти французы. И еще
бабуля моя утверждала, что любовники они непревзойденные. Впрочем, возможно,
бабуля права, но как это может мне сейчас пригодиться?
Короче, в конце концов меня развязали. Я поднялась во весь
свой немалый рост, явив при этом массу женских достоинств. Мои спасители только
присвистнули: «О-ля-ля!»
Вот когда я поняла, что они не бросят меня в беде! Поняла и
возмутилась:
— С чего вы взяли, что я сама себя привязала к стулу?!
В ответ они выразили изумление: почему я не перегрызла
веревку, а так над собой издевалась?
Действительно, почему?!
Я обычная дура, они же приняли меня за изощренную
мазохистку. Мои зубы действительно дотягивались до этой проклятой веревки, так
почему я не сообразила ее перегрызть? Остается тешить себя надеждой, что мой
склад ума предназначен исключительно для каких-то масштабных деяний.
— В следующий раз обязательно перегрызу веревку, — успокоила
я своих французских спасителей.
Глава 19
Сидя на заднем сиденье «Ситроена», сытая и без стула, я была
близка к счастью. Франция уже снова казалась великолепной страной: какие люди! какие
дома! какая природа!
Придя в себя, я поведала французам о черствости их
соотечественников, а они рассказали, что в Европе множество модернистских
течений. Девицей, ползущей со стулом на заднице по обочине дороги, во Франции
никого уже не удивишь. Здесь видали покруче виды.
Из благодарности я придумала байку, что на меня напали такие
вот модернисты. Об истине почему-то говорить не хотелось. Французы отнеслись к
моему устному творчеству с огромным сомнением, но на дальнейшем развитии сюжета
из деликатности не настаивали. Они любезно согласились подбросить меня до
местечка, от которого до Парижа рукой подать. Чем ближе к Парижу мы подъезжали,
тем мрачнее я становилась. Без документов, вещей и с жалкими евро,
заработанными аттракционом со стулом, я нуждалась в помощи Тонкого. А Тонкого я
потеряла. И он меня потерял.
Когда я подвела итоги своего путешествия, то решила, что
лучше бы оставалась дома с русскими трупами, чем загибаться от голода с живыми
французами. Возможно, я и сгущала краски, но в любом случае, согласитесь,
оказаться на чужбине в одной мини-юбке, в которой нет даже карманов, ужасно —
если ограничиться лишь приличными выражениями. Вы не подумайте, на мне еще
блузка была, но и она не решала проблемы, поскольку выглядела я настоящей
грязнулей. Ночное ползание по траве, разумеется, отразилось не только на
коленях, локтях и подбородке, но и на одежде. Короче, я решила ехать в Орли на
поиски сумки.
Да, забыла сказать: итоги я подводила уже на обочине
автострады, куда высадили меня французские парни. Видимо, без стула я была
значительно привлекательней: проезжающие мимо мужчины пытались скрасить мое
одиночество. Как только я решилась ехать в Орли, немедленно откликнулась на
призыв симпатичного француза на потрясной спортивной машине алого цвета. Откликнулась
и тут же пожалела об этом. Молодой стиляга-француз воспользовался моей
беспомощностью: я не могла нецензурно выругать его по-французски, и поэтому он
лихо демонстрировал все возможности своего скоростного автомобиля. После этой
поездки в Орли я искала уже не сумку, а туалет.
Впрочем, выйдя из туалета, я вспомнила и про сумку. Долго
бродила по залам и внимательно изучала все вывески, соображая, куда обратиться
по поводу багажа. Тут-то и нашел меня Тонкий. От радости я расцеловала его, а
он по-прежнему был всем недоволен.
— Где ты болталась? — сердито спросил Тонкий.
— Будто не знаете, — с обидой ответила я. — Зачем вы за мной
увязались, если меня хватают в заложники все кому не лень? Я думала, вы должны
меня охранять.
