До сих пор мое сердце сжимается от жалости и сочувствия,
когда я вспоминаю о них. Продавцы испытали смертельный шок, когда я изъявила
желание приобрести двадцать бюстгальтеров-близнецов и десять пар одинаковых
туфель.
Их глаза превратились в вопросы: зачем?!
Я и сама не знала, зачем так поступаю. Думаю, от
растерянности. Мне когда-то казалось, что в нашем Гостином Дворе разнообразие
ассортимента преступно, потому что убийственно. С пачкой евро в Париже я
поняла, что Гостиный Двор не способен конкурировать с жалкой парижской
лавчонкой. Глаза разбегались в разные стороны совсем не иносказательно, а самым
буквальным образом: я боялась там подцепить косоглазие, которое у меня и без
того наметилось с детства.
Кошмар! При таком разнообразии я хватала одно и то же!
Я никак не могла сбросить с себя оковы привычной питерской
жизни, которая лучше, конечно, жизни рязанской или смоленской, но
незначительно.
К восьми вечера сумка (размером с мешок!) была до отказа
набита. С непередаваемой радостью наблюдала я за носильщиком, согнувшимся под
тяжестью ноши.
«Слабак! За пять минут уморился (от такси до номера), а я
эту сумку два часа набивала и свежа, невзирая на ночь, проведенную ползком со
стулом на заднице».
Всем известно: настоящая жизнь в Париже начинается ночью.
Поэтому времени у меня было достаточно. Я решила потратить его с максимальной
отдачей: первым делом насладилась примеркой бюстгальтеров.
Хоть и были они одинаковые (все двадцать штук), я (с
возрастающей радостью) перемеряла один за Другим. С тем же настроением
приступила к примерке обуви, затем к юбкам-плиссе. Их я купила мало, всего пять
штук — и глазом моргнуть не успела, а пора уже к джинсовой серии приступать…
В примерках время летит незаметно. Очнулась, когда нащупала
в сумке лишь дно. Настроение сразу испортилось. Пересчитав евро, я расстроилась
окончательно. Потраченная мной сумма превысила пределы разумного.
Немного погоревав, я решила, что настала пора развлечься. Я
достала из старой сумки свой любимый брючный костюм и принарядилась.
Некоторые женщины решаются надеть новую вещь в гости или,
скажем, в театр. Уже на людях они узнают о том, что новая вещь полна старых как
мир сюрпризов.
Расскажу для примера: моя подруга Гануся купила трикотажное
платье-чулок, которое великолепно на ней сидело, плотно облегая фигуру. Гануся
на радостях ушла в новом платье из магазина. Каково же было ее удивление, когда
«чулок» этот заскользил вверх по чулкам: платье катастрофически превращалось из
«макси» в «мини», стремясь обнажить попку Гануси и остановиться где-то на шее.
Вместо вальяжной прогулки бедняжка неслась домой во всю прыть, придерживая
коварное платье руками.
С тех пор я не рискую: привыкаю к новой одежде постепенно и
перед зеркалом собственной спальни.
Некоторые платья удавалось сносить в примерках. Вот почему я
осталась равнодушной к обновам при выборе вечернего туалета и предпочла
проверенный в деле брючный костюм.
Гануся меня убеждала, что в этом костюме я неотразима. Я ей
поверила и не ошиблась. Судите сами: когда я шла по Парижу, то все без
исключения провожали меня восхищенными взглядами. Даже женщины! Даже собаки! В
воздухе словно повис вопрос: «Кто же там такой красивый идет?» Это шла я,
источая умопомрачительный аромат «Армани» и раздавая прохожим ослепительные
улыбки.
Да, немножечко приврала, уж простите. Зато могу точно
сказать, что безобразной в костюме я не была, и, пока шла, в меня пальцем не
тыкали.
Таким образом, я пришла в клуб «Парти дэ плэзир», что в
переводе означает: увеселительная прогулка. Название соответствовало моему
настроению, но не только поэтому я выбрала клуб «Парти дэ плэзир». В этом клубе
я имела немало знакомых, потому что много времени проводила здесь в обществе
своего Казимежа.
Казимеж не был снобом. Клуб располагался в громадном
помещении, похожем на ангар. Говорят, там раньше были конюшни.
Зато в клубе царил дух свободы. Между колоннами
примащивались где оркестр, где ансамбль, которые могли грянуть одновременно, не
мешая друг другу. Общество собиралось разношерстное, но все больше имеющее
отношение к науке или к искусству.
Попадались, правда, уникальные экземпляры, как, например,
убеленный сединами Себастьен Барбикен, настоящий участник Второй мировой войны,
национальный герой Франции, обладатель многочисленных наград, среди которых
имелась и высшая награда Франции орден Почетного легиона. Себастьен был
заоблачно стар, но не дряхл. Несмотря на то что он воевал с фашистами и летал
на одном из самолетов легендарной эскадрильи «Нормандия — Неман», умирать
Себастьен не собирался. Ходил он без тросточки и выпить мог больше молодого
Казимежа.
Антураж клуба полностью соответствовал его духу. Стены
разрисовывали все кому не лень. Когда я покидала этот клуб в прошлый раз, на
одной из стен остался мой портрет фантастически громадных размеров. Мне было
интересно, все ли он еще там.
Глава 23
— Мюз! Салю, Мюз! — услышала я, едва вошла в «Парти дэ
плэзир».
Навстречу мне неслась Катрин Лелю. Я восхитилась:
— Катька! Ты?!
Как только передам наш разговор, вы сразу поймете, что
женщины понимают друг друга без всякого языка, поскольку и по-русски, и по-французски
при встрече щебечут одно и то же.
— Се toi? Muse! (Это ты?Мюз!) — щебетала Катрин.
— Катька! Ты?! Невероятно! — вторила я.
— Се toi? II est impossible! (Это ты ? Невозможно!).
— Катька! О! Чертовка!
— О! Diablesse! Muse! (О! Чертовка!Мюз!).
— Ну, Катька, выглядишь ты шикарно! Надо же, все лучше и
лучше!
— О, tu as de l'oeil! De mieux en mieux! (О, шикарно
выглядишь! Все лучше и лучше!).
— О, Катюша, чудная прическа!
— Coiffure admirable, Muse! (Чудная прическа, Мюз!).
— Ах, как я тебе рада!
— Je suis bien heureuse de tu voir! (Я так рада тебя
видеть!).
Отпуская свои реплики, мы не стояли на месте: кружили,
обмениваясь поцелуями, шлепками, щипками, нежными и шутливыми. Когда же Катрин
осознала, что хочет задать мне вопросы, требующие ответов, она схватила меня за
руку и потащила к переводчику — в клубе хватало народу, знающего английский
язык.
— Когда ты виделась с Казимежем? — спросила Катрин.
— Два года назад, — ответила я.
Думаю, что Катрин поглощала информацию широко распахнутым
ртом, иначе не могу объяснить, почему она рот не закрывала даже во сне.
