Когда стало ясно: по лесу скоро будут нестись не две девушки
в красном, а две голые девушки, — именно в этот момент моя копия внезапно
пропала. Мы направлялись к постройке непонятного назначения, видневшейся из-за
густой полосы кустарника. Мы так хорошо бежали: она — впереди, я — чуть
поотстав. И вдруг девица пропала: словно провалилась сквозь землю. И луна, как
назло, спряталась за набежавшее облачко, а когда показалась опять, девицы и
след простыл.
Мне это начало надоедать. Я остановилась, зло поедая глазами
пространство. Выбор был невелик: или поворачивать назад, или переть вперед, или
смело лезть в темный сарай. Я решила, что назад успею всегда, вперед — тоже, и
полезла в сарай. Это просто судьба. Судьба очень странная. В родной стране я
этих сараев не видывала в глаза, хотя, говорят, Россия состоит из сараев,
сделай лишь шаг от Питера или Москвы. И что же происходит со мной во Франции —
родине замков, дворцов? Здесь я облазила все сараи.
«Во всяком случае, этот — уже второй», — подумала я,
тревожно прикладывая глаз к узкой щели.
Что можно увидеть в узкую щель темного сарая, стоящего в
темном лесу?
Именно это я там и увидела, разозлилась и давай искать
дверь. Дверь я нашла на ощупь, руками, и очень обрадовалась, что она не
закрыта. Все же, как мне везет!
«Просто умиляет беспечность этих французов, не любят они
замков», — с такой приятной мыслью я приоткрыла дверь, протиснулась в чрево
сарая и.., получила по голове. Удар, слава богу, был нанесен неумело и причинил
мне больше обиды, чем боли. За что, спрашивается, я схлопотала? Впрочем,
задавать вопросы времени не было. Пришлось срочно падать на пол и делать вид,
что наступило прощание с жизнью. Легла я там, где стояла. Было темно, но я на
всякий случай закатила глаза, давая понять, что все мирское мне стало чуждо.
Долго лежать так не довелось. Чьи-то руки пошарили рядом,
дошли до моего застывшего тела, задержались на голове, и чей-то облегченный
вздох раздался в близости от моих ушей. Счастливая, я отметила, что вздох
женский, а не мужской.
— Эй, ты как? — спросил меня голос на чистейшем английском,
даже завидно.
«Все тебе расскажи», — подивилась я женской наивности и
добавила своей позе безжизненности.
Надо сказать, очень вовремя постаралась: раздался щелчок, и
над моей головой загорелась тусклая лампочка. Свет ее сильно мешал
демонстрировать отсутствие интереса к жизни, протекающей без меня. Возникла
мучительная потребность моргнуть. Мысленно я себя прокляла за прихоть отдавать
богу душу с распахнутыми глазами. Черт меня дернул закатывать их! Будто не было
других вариантов. Я лежала и мучилась: сейчас точно моргну, и даже слепому
станет ясно, что я так же далека от смерти, как мумия фараона Тутанхамона от
жизни. А по разумению девицы душа моя должна бы отделиться от тела и воспарить.
Да, при таких обстоятельствах закрывать глаза не слишком
уместно, как бы ни хотелось моргнуть. Но зато я могла видеть, как девица (в
остатках красного платья) потянулась ко мне с пистолетом в руке.
В искренность ее намерений приходилось верить: на ствол
пистолета был навинчен глушитель. Разыгрывать из себя бездыханное тело
становилось опасным. Требовались более решительные действия. Ударом ноги я
выбила пистолет из руки девицы, и мы покатились по земляному полу, в страстном
желании обменяться скальпами. Во всяком случае, я каталась только с этим
намерением: я упорно пыталась лишить девицу ее роскошных волос. А вот девица не
ограничилась лишь аналогичным желанием: она тянулась и к моей лебединой шее.
(Господи, прости ты меня за ложь! Бабуля, сколько помню
себя, реки слез пролила над моей толстой шеей, так она безобразна и коротка.)
Но вернемся к моей клонице: сказать правду, она была раздираема желаниями,
которые мне казались несовместимыми. Ей, например, очень хотелось вернуть себе
пистолет, который я усердно отталкивала ногой. К тому же она пыталась укусить
меня за руку, которой я затыкала ей рот. Кстати, и нос: я затыкала все
дыхательные отверстия. С моими действиями девица категорически не соглашалась.
Я так же смотрела на ее поведение. Между нами разгорелась нешуточная вражда.
Несмотря на мою решимость остаться в живых, наш бой протекал с переменным
успехом. В конце концов он принял радикальный характер и шел не на жизнь, а на
смерть.
«Сильная же, зараза», — зло тужилась я, удачно заламывая
руку девицы и коленом упираясь в ее живот.
Девица в долгу не осталась: немыслимо изогнувшись, она вдруг
принялась грызть мое многострадальное колено. Очень опрометчивый, должна
заметить, поступок — особенно если припомнить стул. От немыслимой боли я
озверела и откуда-то набралась таких сумасшедших сил, что, не помню уж как,
оказалась сидящей верхом на девице.
«Видела бы бабуля, какие неприличные позы приходится мне
принимать в ее роскошном красном подарке!» — грустно подумала я, и подумала
очень вовремя.
Вот оно, настоящее чудо! Одно лишь воспоминание о моей
чудесной бабуле привнесло в нашу битву счастливый для меня перелом: девица
брыкнулась с такой мощью, что я улетела метра на два в глубь сарая и
приземлилась прямо на пистолет. Он сам собой оказался в моей руке, я
прицелилась в лампочку и.., в сарае стало темно.
Как хорошо, что я КМС по стрельбе. Оказывается, без этого в
жизни никак. Выходит, поговорка «тяжело в деревне без нагана» актуальна и в
Париже. Когда девица увидела, на что я способна, она присмирела. Каждый, кто
имел дело с оружием, понимает, что это значит. Когда человек из пистолета,
кое-как целясь, попадает в лампочку, это значит, что более крупные мишени ему
тоже доступны.
Разрешите мне слегка собой погордиться. Я так неплохо
стреляю, что могла бы для форсу сначала пальнуть в летящую муху, а потом уже в
лампочку. Но рука моя года два не держала оружия, поэтому рисковать и пижонить
не стала. Да и мухи подходящей не подвернулось. Я скромно пальнула в лампочку и
сразу попала. Это отвратило девицу от шальной мысли удрать из сарая.
— Чего ты хочешь? — спросила она на чистейшем русском.
В тот же миг я поняла, как соскучилась по родной русской
речи.
— Хочу, — ответила я, успешно подавив приступ нежности, —
чтобы ты, сучка, оторвала от платья длинный кусок и дала его мне прямо в руки.
По звуку энергично рвущейся ткани я догадалась, что мой
авторитет у девицы достиг апогея. Она, не торгуясь, выполняет все с ходу и
неукоснительно.
— Учти, — на всякий случай строго предупредила я, стараясь
окончательно закрепить свой успех, — в дверном проеме твой силуэт будет виден,
что не позволит мне промахнуться. Можешь поблагодарить за это луну.
— Я знаю, кого благодарить, но ты делаешь глупости, —
огрызнулась девица, нащупывая мою руку и вкладывая в нее изрядный кусок своего
платья.
Пришлось подтвердить:
