Теплая ласковая волна несла меня и несла, и у каждого берега
непременно вспоминалось обо мне что-нибудь эдакое, необыкновенное: для них,
разумеется, не для меня. Дядя Петр с растроганным умилением рассказывал, как я
в отрочестве завалила в костер его новенький мотоцикл. Дядя Янек, сверкая
слезой безмерной любви, припомнил, как затеяла я волейбол в его огромной
гостиной и разнесла вдребезги стекла. Вспоминал мои подлые «шалости» и
радовался им как ребенок мой старший кузен Дариуш. Тетушка тоже
расчувствовалась, восторгаясь, какой необыкновенной малышкой я когда-то была:
наделала (простите) в кастрюлю и аккуратно грех свой крышкой прикрыла.
Все рекорды, однако, побил пан Ляссота. Он рассказал самый
пакостный эпизод из моего польского детства. Оказывается, я подбила его
правнука Якуба стащить шубу его матери, пани Моники. Новую беличью шубку мы
толкнули старьевщику, а на вырученные деньги накупили дешевых конфет, которые
щедрой рукой раздали всем, кого знали. Рассказывая все эти ужасы, пан Ляссота
от умиления едва не рыдал. Он растроганно гладил меня по голове и с искренней
нежностью приговаривал:
— Ах, какая наша Музка выросла красивая. Уж таких красавиц и
не бывало в нашем роду.
И я ему верила: он действительно не замечал моих шепелявости
и косолапости.
Счастливая и утомленная любовью родни, в свою спальню на
втором этаже я попала далеко за полночь. Рухнула на кровать и заснула почти
мгновенно. Лишь успела подумать: «А бедный Казимеж весь день проторчал в
костеле».
Глава 37
Когда я сплю, в огромном доме бабушки Франи вся семья ходит
на цыпочках. Даже собака не решается лаять. Магнитофон, телевизор и тем более
радио включать запрещено категорически, даже если ждут сообщения о нападении
Польши на вражескую Россию. (Как такое могло когда-то случиться?! Понять не
могу! Как не пойму никогда нонсенса с Иваном Сусаниным, который в России герой,
и постылый предатель в дружеской Польше. Своими глазами читала в одной польской
газете нашему герою их горький упрек: «Как мог этот Иван — славянин! — так
подло предать своих братьев поляков?» Уж не знаю истории, но постоянно гадаю:
какая пакость стравливала веками нас, близких, родных по духу и крови поляков и
русских? Думаю, шло все от наших немецких правителей. Это они так плохо
относились к славянам, не иначе. Да простит меня немец — дед моего отца по
материнской линии. Ведь я же его простила за то, что он в моих генах сидит и не
дает мне покоя своей аккуратностью.) Но вернемся в мою спальню в доме бабушки
Франи. Совершенно естественно, что на следующее утро проснулась я от истошного
крика Марыси Сташевской. Она горестно сообщала всему кварталу, что пропал ее
черный лифчик. При этом обращалась она почему-то к своему мужу, сумасшедшему
Тадеку, — видимо, он ответственный за белье своей женушки. Почему сумасшедшему,
спросите вы? А разве нормальный мужчина мог бы жениться на скандальной Марысе?
Должна сказать, ультразвук просто «тьфу» в сравнении с самым
обычным воплем Марыси. Открыв глаза, я с перепугу долго соображала, что
происходит, а когда поняла, едва не помчалась искать черный лифчик Марыси. Я
готова была искать что угодно, лишь бы она замолчала, но вовремя вспомнила, что
в доме Сташевских ничего невозможно найти. Такой там всегда бардак — дело
невиданное для чистоплотной Польши.
Полежав в постели, я решила, что под «ультразвук» Марыси
лучше пить кофе, чем спать, и поплелась в столовую. Бедная бабушка Франя не
знала куда деть глаза от стыда за Марысю.
— Ты проснулась? — спросила она с острым чувством вины и
бросила загнанный взгляд в сторону владений Сташевских.
Пришлось ее успокоить:
— Да, Марыся вовремя меня разбудила.
— Куда-то спешишь? — поинтересовалась бабушка Франя, наливая
мне кофе.
— Хочу попасть в большой универмаг до его закрытия на обед.
Бабушка Франя знала, что мое свидание с Быдгощем всегда
начиналось с этого универмага. Поэтому она не удивилась.
— Позвонить Петру, чтобы он тебя отвез? — лишь спросила она.
Быдгощ, конечно, центр воеводства и по европейским меркам
город большой, но после нашего Питера он кажется просто деревней. Имею в виду
только размеры, потому что весь Быдгощ легко можно обойти всего лишь за день.
Однако местные жители добросовестно пользуются городским транспортом и личными
автомобилями.
— Зачем мне Петр? — рассмеялась я. — Я не работать сюда
приехала. Прогуляюсь.
Бабушка Франя в этом месте всегда приходила в ужас.
— Прогуляешься до универмага? Это же страшно далеко!
— Да, конечно, двадцать минут ходьбы.
— Нет, Музка, ты, верно, хитришь, — не унималась бабушка
Франя. — Боишься Петра оторвать от дел. Тогда дед Казя тебя отвезет.
В мои планы не входило являться на свидание в обществе
дедушки Кази, но такая уж у меня родня.
Их любовь порой приносит огромные неудобства. Как я ни
сопротивлялась, меня затолкали в старенький «Мерседес» и повезли в универмаг, а
я-то хотела побродить по улочкам Быдгоща, полюбоваться старинными зданиями, на
Старо Място зайти, а потом и в костел к Казимежу…
Всего этого меня никто не лишал. Все это я сделала, но в
присутствии бабушки Франи, дедушки Кази, а также Петра, Янека и Я куба, которые
явились во время нашего спора. Спор немедленно прекратился, и мы всей толпой
отправились в универмаг, а потом поставили автомобиль на стоянку и долго гуляли
по улочкам Быдгоща. В некоторых местах Якуб меня даже фотографировал. Бабушка
Франя энергично руководила этим процессом.
— Якуб, сними Музку на фоне стелы, — приказала она, когда мы
поравнялись с памятником советским солдатам, погибшим, освобождая Польшу от
фашистской Германии.
— Зачем? — поразился Якуб.
— Пусть моя Анна видит, как относимся мы к освободителям.
Действительно, памятник был ухожен на зависть всем нашим
памятникам. И это несмотря на то, что освободители освободили поляков заодно и
от Европы, в которую с такой радостью они вступили чуть позже.
Я не зря так подробно рассказываю про этот памятник. Именно
за ним располагался костел, где томился мой ненаглядный Казимеж. Пока родня
млела от удовольствия, как хорошо их Музка проводит время, я с тоской
поглядывала на шпиль с католическим крестом, который виднелся вдали. Я умирала
от любви и нетерпения, но ничего поделать не могла. Вместо того чтобы со всех
ног бежать к Казимежу, я вынуждена была чинно позировать перед фотокамерой
Якуба. Бедный Казимеж испугался блондина какого-то. Вот где нас подстерегала
бездна препятствий! И зачем было напрягаться блондину, когда и бабушка Франя
неплохо умеет шпионить за мной, хоть и невольно?..
Покрутившись на Старо Мясте, мы отправились на автостоянку,
сели в свой «Мерседес» и.., поехали обратно домой. Все были очень довольные, а
вот я возвращалась с тяжелым сердцем и головой, полной самых пессимистических
мыслей.
