Вышло все очень плохо.
Глава 40
Я горестно уставилась на Колю:
— Так я познакомилась с Казимежем Балицким. Как видишь,
ничего особенного.
— Если исключить личность самого Казимежа, — тоскливо
вздохнул Коля. — Эх, Муза, не хочешь ты нам помочь, а жаль.
— Кому «вам»?
— Контрразведке.
— Коля, — промямлила я, — Коля, я совсем ничего не знаю. Вам
же секреты, наверное, подавай, а кто мне доверит секреты? Ты бы доверил?
Он грустно покачал головой.
— Кто ты, Коля? Ты можешь мне честно сказать? — спросила я
без всякой надежды.
Но он мне ответил:
— Я полковник, женат на женщине, которую зовут Капитолина.
Кстати, кое для кого и это большой секрет.
«Выдра, что ли, секрет? — зло подумала я. — И пора с этим
Колей-полковником переходить на „вы“. И надо срочно залиться слезами, а то он
не правильно что-то себя ведет».
И я залилась. Упрекнула его, рыдая:
— Коля, вы играете моими чувствами. Обещали мне помогать, а
сами ведете со мной игру, нечестную и опасную.
Он расстроился, надеюсь, что искренне.
— Да не веду я с тобой никакой игры! И перестань плакать,
Муза! Слезами делу не поможешь.
— Все вы мужчины такие, — пискнула я, — одни дела у вас на
уме, только работа. А что при этом должны чувствовать бедные одинокие женщины,
вам наплевать.
Коля с иронией взглянул на меня и возразил, очень туманно:
— Уж я-то знаю, что должны чувствовать женщины, но, как
правило, они этого почему-то не чувствуют. Лучше скажи, зачем ты отравила
агента?
Слезы мигом улетучились из моих глаз.
— Какого агента? — испуганно вскрикнула я.
— Нашего Мишку Крохина.
— Мишку Крохина?! Да я знать его не знаю и в глаза никогда
не видывала.
— А это кто, по-твоему? — спросил Коля и показал цветную
фотографию моего французского поклонника, блондина Андре.
— Вот здесь могу быть вам очень полезна, — немедленно
оживилась я, — об этом кое-что знаю. Это Казанова из клуба «Парти дэ плэзир».
Зовут его Андре. По нему сходят с ума все девушки, а он сохнет по мне, как это
ни удивительно. Но при чем тут ваш Мишка Крохин?
— Мишка Крохин и есть Андре, — процедил сквозь зубы
полковник Коля и зло спросил:
— Зачем ты его отравила? Парень в реанимации!
— Что?! Так плох?! — искренне поразилась я.
Честное слово, никак не рассчитывала на такой сильный
эффект.
— Плох? Неизвестно еще, будет ли Миша жить.
— Я не виновата. Вовсе не собиралась его травить, всего лишь
хотела, чтобы он поспал, пока я смотаюсь в Польшу. Этот Миша ходил за мной по
пятам. И вообще, ничего не понимаю! Если он ваш агент, зачем тогда вы
советовали насыпать ему тех таблеток?
«Черт! Кажется, проболталась!»
Мне было приказано растворить в кофе всего одну таблетку, но
там почему-то целых пять оказалось. Не выбрасывать же остальные, вот я все и
растворила из бережливости. А во всем виноват мой немецкий предок — дед отца по
материнской линии. Своей бережливостью он на всякие гадости так меня и толкает.
Спрашивается, зачем русскому человеку его немецкая бережливость? Что немцу
благо, то русскому смерть. Вот бедный Крохин Андре теперь и страдает через
этого немца. Кстати, от меня не одна лишь беда. Все обманутые этим Крохиным
женщины (наверняка их немало!) умерли бы от счастья, узнай, что я сделала с их
красавчиком.
Коля тем временем строго спросил:
— Кто тебе посоветовал насыпать Мише таблеток?
— Даже не знаю, как и сказать, — растерянно промямлила я. —
Мы общались по телефону, но голос его я сразу узнала. Может, это был и не он,
но голос точь-в-точь, как у твоего лучшего друга.
Коля насторожился:
— О каком друге ты говоришь?
Я удивилась:
— Ну, как же, о приятном мужчине с сигарой, который все
время меня хвалил, выдавая задания.
О полученных деньгах я решила не вспоминать.
Жаль, что вы не можете видеть, как вытянулось лицо
полковника Коли — редкое зрелище. Думаю, с такими талантами он мог бы иметь
успех в цирке и на эстраде.
Сообразив, что не дождусь понимания, я пошла в наступление:
— Ну, не знаю, Коля, ты бросил меня одну, во Франции, на
чужбине, я так страдала, а тут еще этот стул.
— Какой стул, черт возьми?! — ни с того, ни с сего
взъерепенился Коля.
Кажется, ничего ему грубого не сказала — он же полез в
бутылку. Пришлось снова пустить слезу.
— Согласна, совершенно дурацкий стул, на старомодных
дурацких ножках, — горько всхлипнула я и свирепо добавила:
— Век бы его не видать!
Коля перестал почему-то сердиться.
— Дурацкий стул на старомодных ножках, — рассеянно повторил
он, усиленно размышляя. — А как ты вообще попала в Париж? — вдруг спросил Коля.
Я так и подпрыгнула.
— Как я попала в Париж?! Ты меня еще спрашиваешь?! —
завопила я значительно громче Марыси Сташевской (уж пусть она не обижается). —
Посылаешь ко мне своих лучших друзей, они силой вывозят меня из России в Париж…
— Представляю, как ты упиралась, — издевательски
посочувствовал Коля.
— Да, упиралась! Потому что в Питере у меня есть дела! У
меня на руках бабуля! Всю жизнь! Она хуже ребенка! Надолго ее нельзя одну
оставлять! Она обязательно в кого-нибудь влюбится! Ты знаешь, сколько у нее
любовников?
"Господи! Что я мелю?!
Чистую правду! Бабуле везет в любви на девятом десятке, а я
одинока в свои двадцать пять!"
Мне стало горько, и я заплакала.
— Если бы не этот твой труп, я бы вообще сейчас была дома и
горя не знала бы, — всхлипывая, пропищала я.
Коля поразился:
— Так труп, выходит, был мой?!
— Один мой, а второй твой.
— Как же это ты так поделила? — спросил Коля, глядя на меня
без сочувствия.
— Очень просто. Первый появился до тебя, значит, он мой. А
второй появился при твоем участии.
— Что ты имеешь в виду?
Пришлось возмутиться — плакать было глупо и бесполезно.
