Его речь вызвала у меня опасение: не усилится ли мое легкое
косоглазие? Я горестно промычала:
— Мда-а.
— Вот именно, Муза, — поняв это по-своему, восхитился
Казимеж. — Естественно, старина Эйнштейн расстроился и с горя наделал
глупостей. Он заявил всему миру, что качества электрона (скорость вращения,
магнитный момент и механический момент) присущи ему от природы. Ты поняла?
Я не просто поняла, я поразилась.
— Вот так маху дал этот Эйнштейн! — воскликнула я, доставая
из кармана зеркальце и устанавливая, что глаза мои, похоже, на месте: косина,
слава богу, не разрослась.
— А раз от природы, так нечего и ломать голову, — продолжил
Казимеж. — Вот как выкрутился старина Эйнштейн, но я с ним не согласен.
Возникает резонный вопрос: а зачем ломать голову над всем остальным, по поводу
чего написаны тома учебников? Ведь все от природы, а не только качества электрона.
— Я тоже от природы, — вставила я, чем привела Казимежа в
полный восторг.
Он сгреб меня в охапку и принялся целовать. Спохватившись,
что это можно было делать в постели, из которой он убежал, Казимеж вернулся к
открытию.
— Эйнштейн наткнулся на секреты Творца и пожелал идти
дальше, изобретя эту хитрость. Электрон, Муза, — это такая коротенькая
электромагнитная волна. Квант. Некое пространство, видоизменяющее базис-поле
макроструктуры, сепарированное мощным полем атомного ядра и скрученное им же в
микроскопический кокон. Этот кокон и приобретает все те немыслимые свойства,
которые довели до глупости старика Эйнштейна, — заключил Казимеж.
Как он сказал это, так сразу со мной приключилось страшное
умопомрачение: настоящий заворот мозгов. Нет, ну до чего я впечатлительна! Один
мой глаз попытался взглянуть на другой. Координация движений почему-то
нарушилась. Какой-то ветер загулял в голове. Разве можно на нормальную женщину
выворачивать столько науки? Причем жуткой плотности!
Я бессвязно залепетала:
— Ну, конечно, это, даже, как-то, не знаю…
Казимеж понял меня с полуслова.
— Именно! — радостно завопил он. — Муза, ты гений! Ты точно
подметила! Получается, что этот самый электрон, с одной стороны, масса,
вещество, а с другой стороны — чистая энергия, сформированная анизотропным
пространством атома и сама сформировавшая анизотропное пространство!
Мне окончательно сделалось дурно. Я поняла, что опасно
молчать. У меня уже шепелявость и косоглазие — незачем это все развивать. Я
решила его отвлечь и брякнула:
— Знаешь, Казя, по-моему, чему-то подобному меня в школе
учили.
— Как ты права! — зашелся от радости Казик. — В учебниках
говорится лишь о волновых свойствах электрона и ничего о том, что масса его
бесплотна. Это решает фундаментальные проблемы физики поля: электромагнетизм
увязывается с гравитацией. Несколько месяцев моего труда, Муза, и человечество
получит наконец единую теорию поля!
«Фу-у! И из-за такой чепухни разгорелся сыр-бор?»
— Казя, — вздохнула я, — ну получит человечество эту единую
теорию, а дальше-то что?
Ох, лучше бы я не спрашивала, совсем с ума свела мужика.
Казимеж порывисто вскочил на ноги, забыв, что сидим мы не просто на берегу
реки, а на бревне, как на качелях. От его движения я сначала взлетела вверх, а
потом резко пошла на посадку и едва не спикировала в холодную воду. Лишь чудом
Казимеж меня поймал. Не обращая на мое ошеломление никакого внимания, он потряс
меня, как Карабас Барабас Буратино, и завопил с диким восторгом:
— Муза!!! Ты не представляешь!!! Дальше гравитолеты и выход
к звездам!!!
— Прямой? — деловито осведомилась я, с сомнением глядя на
небо, к которому только что была очень близка.
— Абсолютно! — заверил Казимеж. — Ты водишь автомобиль?
— Вожу, если дают.
— Когда-нибудь попадала ты в пробку?
— Ну, Казя, Питер, конечно, не Токио, но по части пробок в
грязь лицом не ударит. Дорожные пробки граду-музею вовсе не чужды. А к чему ты
клонишь?
— Так вот, Муза, когда я закончу свою теорию, приступлю к практической
стороне вопроса. Тогда дорожные пробки исчезнут, потому что автомобили будут
летать.
Я представила, как это может выглядеть, и в целом осталась
довольна. Есть, конечно, и ряд неудобств, но они касаются не лично меня, а
посторонних людей. К примеру, я уже не помню, когда задергивала шторы в своей
квартире. Если вдруг кому-то захочется подлететь на гравитолете к моему окну
как раз в тот момент, когда я занимаюсь гимнастикой, даже не знаю, что станет с
тем гравитолетом. Ведь гимнастикой занимаюсь я голышом, чтобы не стеснять своих
энергичных движений. Трудно представить, что случится с владельцем гравитолета,
когда он увидит одно из моих упражнений. Скажем, увидит, как я выполняю
«шпагат», стоя на голове. Думаю, управление гравитолетом он обязательно
потеряет. И рухнет вниз соседке на голову: она любит ошиваться под моими
балконами.
Вкрадчиво я спросила:
— Казя, а что-нибудь конкретно для женщин ты мог бы
предложить?
Казимеж откликнулся:
— Конечно, могу. Мое открытие обнажает такое поле
деятельности, что труднее представить, чего я не могу. Какие проблемы тебя
волнуют? Лишь намекни, мгновенно решу их с помощью своего открытия.
Как сказал он мне про проблемы, так я сразу и вспомнила те
три сумки, которые набила в быдгощском универмаге.
«Теперь придется тащить эти сумки самой, — с раздражением
подумала я. — Здесь меня на поезд, конечно, посадят и всей родней сумки в купе
занесут, а дальше что? Из Быдгоща нет прямого поезда до Петербурга. Придется
делать пересадку в Варшаве. Вот там-то я этих сумок и натаскаюсь!»
— Если бы ты придумал, как можно на носильщиках сэкономить,
— сказала я, — человечество занесло бы тебя в анналы, признав открытие
гениальным.
Казимеж опешил, так сложно было ему уследить за моей умной
мыслью.
— На носильщиках? — обескураженно спросил он. — Что ты
имеешь в виду?
— Сумки! Тяжеленные сумки!
— Ах, сумки! — прозрел Казимеж и немедленно выдал решение:
— Сумки больше не придется таскать! Сумки сами будут летать
за хозяином. Причем кражи исчезнут.
Просила его решить одну проблему, он решил сразу две.
Пришлось поразиться:
— Даже так?!
— Да! Ворам придется обладать фантастической ловкостью,
чтобы угнаться за тем, что им приспичит слямзить. Сумки будут порхать, не даваясь
чужим людям в руки.
— Не может быть!
