Мы так привыкли притворяться перед другими, что под конец
начинаем притворяться перед собой.
Франсуа де Ларошфуко (Перевод Э. Линецкой).
...тот, кем я был, становится чем-то иным... Тень отброшена.
«Баухаус», альбом «Маска».
Глава 1
Площадь Сан-Марко заполонили голуби. Сотни голубей —
толстые, серые, коренастые, молчаливые — клевали оброненные беззаботными
туристами кусочки слоеных булочек и хлебные крошки. Был полдень, но солнце
пряталось за тучами, и на город опустилась мрачная пелена. Пустые гондолы
выстроились вдоль причалов. Гондольеры в полосатых рубашках стояли, опираясь на
весла, и ожидали клиентов, а те все не шли. Начался отлив, и на фасадах зданий
стали видны темные пятна на том уровне, куда вода доходила во время прилива.
Сидевшая в кафе Шайлер ван Ален примостила локти на шаткий
столик и подперла голову так, что подбородок ее спрятался в высоком воротнике
«хомут» слишком большого для нее свитера. Шайлер была вампиром, Голубой кровью,
последней из ван Аленов — некогда видного нью-йоркского семейства, влиянию и
щедрости которых Манхэттен был обязан своим нынешним видом.
В былые времена имя ван Аленов было синонимом могущества,
привилегированного положения в обществе и меценатства. Но та пора давно минула,
и за прошедшие годы финансы семьи истаяли. Шайлер привычнее было экономить
каждый цент, чем швырять деньги в дорогих магазинах. Ее наряд — черный свитер
длиной почти до колен, подрезанные и обтрепанные леггинсы, армейская куртка и
поношенные мотоциклетные ботинки — весь был куплен в секонд-хенде.
На любой другой девушке этот небрежный ансамбль смотрелся бы
так, словно она подобрала выброшенное каким-нибудь бродягой, но на Шайлер он
казался королевским одеянием, и в сочетании с ним ее милое личико в форме
сердечка выглядело еще более привлекательным. Шайлер была сногсшибательно
красива: нежная молочно-белая кожа, глубоко посаженные синие глаза и пышные
волосы цвета воронова крыла. И красота ее делалась еще неотразимее, когда
девушка улыбалась, хотя этим утром ей было не до улыбок.
— Ну, выше нос, — сказал Оливер Хазард-Перри, поднося к
губам чашечку с эспрессо. — Что бы ни случилось — ну, или не случилось, — но мы
получим свой небольшой перерыв. А этот город великолепен. Ну, признай — ведь
находиться в Венеции куда приятнее, чем торчать в химической лаборатории.
Оливер был лучшим другом Шайлер еще с самого детства —
долговязый красивый юноша, улыбчивый, с копной непослушных каштановых волос и
теплыми карими глазами. Он был наперсником Шайлер, соучастником проделок и, как
она узнала не столь давно, ее проводником — человеком, в силу традиции
исполняющим при определенном вампире роль помощника и левой руки, с позиции
возвышенного рабства. Именно стараниями Оливера Шайлер сумела так быстро
попасть из Нью-Йорка в Венецию. Он уговорил своего отца, и тот позволил им
сопровождать его в деловой поездке по Европе.
Несмотря на бодрый тон Оливера, Шайлер осталась мрачна. Шел
последний день их пребывания в Венеции, а они так ничего и не нашли. Завтра они
улетят обратно в Нью-Йорк с пустыми руками. Путешествие оказалось совершенно
безрезультатным.
Девушка принялась отдирать этикетку от своей бутылки
«Пеллегрино», осторожно, так, чтобы та превратилась в длинную тонкую полоску
зеленой бумаги. Шайлер не желала быстро сдаваться.
Почти два месяца назад на бабушку Шайлер, Корделию ван Ален,
напал кто-то из Серебряной крови, смертельных врагов вампиров Голубой крови.
Шайлер знала от Корделии, что Серебряная кровь, как и Голубая, — это падшие
ангелы, приговоренные к проведению своей бессмертной жизни на земле. Однако же
представители Серебряной крови, в отличие от голубокровных, поклялись в
верности изгнанному Князю небес, самому Люциферу, и отказались подчиняться
кодексу вампиров, строгим этическим правилам, которые, как надеялись вампиры
Голубой крови, должны были помочь им со временем вернуться в рай.
Корделия была официальным опекуном Шайлер, которая не знала
своих родителей: отец умер еще до ее рождения, а мать вскоре после родов впала
в кому. Корделия держалась с внучкой холодно и отстраненно, но она была единственной
родственницей Шайлер, и та, как бы то ни было, любила бабушку.
— Она была уверена, что он должен быть здесь, — сказала
Шайлер, мрачно кидая крошки голубям, собравшимся у их столика.
Девушка повторяла это с самого их приезда в Венецию.
Нападение твари Серебряной крови отняло у Корделии много
сил, но, прежде чем бабушка Шайлер, угаснув, перешла в пассивную стадию —
принадлежащие к Голубой крови были бессмертны и постоянно возрождались, — она
убедила внучку в том, что ей крайне необходимо отыскать ее пропавшего деда,
Лоуренса ван Алена. Корделия была уверена, что именно в нем кроется ключ к
победе над Серебряной кровью. Перед кончиной бабушка велела Шайлер отправиться
в Венецию и прочесать ее кривые улочки и извилистые набережные каналов в
поисках Лоуренса.
— Но мы искали повсюду. Никто здесь и слыхом не слыхал ни о
Лоуренсе ван Алене, ни о докторе Джоне Карвере, — со вздохом произнес Оливер,
напоминая о множестве предпринятых ими попыток: они наводили справки в
университете, в баре «Гарри» в «Киприани» и во всех отелях, виллах и пансионах,
расположенных между этими двумя точками.
Имя Джона Карвера Лоуренс носил во времена основания
Плимута.
— Да знаю... Мне начинает казаться, что его никогда и не
существовало, — отозвалась Шайлер.
— Может, она ошиблась? Или слишком ослабела и уже плохо
соображала, когда объясняла, куда тебе следует отправиться? — предположил
Оливер. — Пойди туда, не знаю куда...
Шайлер обдумала этот вариант. Возможно, Корделия ошиблась, а
возможно, Чарльз Форс, глава Голубой крови, оказался, в конце концов, прав. Но
потеря бабушки очень сильно подействовала на Шайлер, и девушка была
преисполнена лихорадочной решимости осуществить последнее желание Корделии.
— Я не могу так думать, Олли. Если допущу такое
предположение, то сдамся. Я должна его найти. Должна найти моего деда. Мне
слишком больно думать о том, что тогда сказал Чарльз Форс...
— А что он сказал? — поинтересовался Оливер.
Шайлер упоминала о разговоре, который состоялся между ней и
Чарльзом перед отъездом, но без подробностей.
— Он сказал...
Шайлер закрыла глаза и вспомнила их полную напряженности
встречу.
Она пришла тогда в больницу к матери. Аллегра ван Ален,
женщина, остановившаяся между жизнью и смертью, была прекрасна и далека, как
всегда. Она впала в состояние кататонии вскоре после рождения дочери. Шайлер не
удивилась, обнаружив у постели матери другого посетителя.
Чарльз Форс стоял у кровати на коленях, но при виде Шайлер
быстро поднялся и вытер глаза.
