«Ты выглядишь...»
«Знаю».
Они снова вернулись к старой привычке разговаривать мысленно
— Джек открывал сестре каждую свою мысль, каждое воспоминание.
Взгляд Джека застыл. Мими видела сейчас то же, что видел он,
и знала, что он вспоминает первую их ночь. Она видела безоблачное венецианское
небо, чувствовала, как легко и быстро шагают они по мосту. Она видела себя его
глазами, на вечность моложе — какими юными они были тогда! — на заре мира, до
войн и тьмы.
«Где ты взяла... это то же самое?»
«Увы, то платье утонуло в Тибре... Шелк не хранится тысячу
лет, милый. Это новое платье, для заключения новых уз».
— Но еще не сейчас, — вырвалось у Джека.
Общее видение оборвалось, и Мими, к раздражению своему,
оказалась вырвана из очень приятного воспоминания.
— Нет, еще не сейчас, — согласилась Мими.
Они не смогут заключить новые узы до тех пор, пока им не
исполнится двадцать один год. Согласно законам вампиров, узы — священный брак
вампиров — были бессмертным обетом, но церемонию запрещалось проводить до
наступления совершеннолетия. Они должны были возобновлять свои узы в каждом
жизненном цикле — но на этот раз впервые родились двойняшками в одной семье,
что с точки зрения докучливых человеческих законов все усложняло. Ну да не важно.
Они — двойняшки-вампиры, а в их народе это означает совсем
другое. Это означает, что их души соединились на небесах, когда они поклялись
друг другу в любви.
Узы нельзя было преосуществить, пока они оба не овладели
полностью своими воспоминаниями и силами. Вампиры-двойняшки иногда искали друг
друга на протяжении циклов, и связанным узами парам нужно было быть достаточно
взрослыми, чтобы суметь распознать вновь возродившегося супруга в новой
физической оболочке.
Мими знала, что за всю историю вампиров лишь одна пара
разорвала узы. В нынешнем цикле Габриэлла под именем Аллегры ван Ален отвергла
Михаила, Чарльза ван Алена. Она обвенчалась — обвенчалась! — в церкви, в святом
убежище, и поклялась в верности человеку! Своему фамильяру! И гляньте только,
что из этого вышло!.. Габриэлла навеки впала в кому, зависнув между жизнью и
не-смертью. Обрекла себя на вечное молчание.
— Но зачем ждать? — спросила Мими. — Я знала, кто ты, с тех
самых пор, как научилась видеть. И ты теперь знаешь, кто я.
Мими говорила о той ночи в кабинете отца, когда воспоминания
Джека наконец-то прорвали запруду и он увидел то, что все это время было прямо
перед ним. Узрел, что они двое — одно целое. Что она — его. Навеки.
— Я люблю тебя, ты же знаешь, — произнесла Мими. — Ты сводишь
меня с ума, но, видит бог, Джек, я тебя люблю.
Джек склонил голову и уткнулся лицом в волосы Мими. От них
пахло жимолостью и жасмином, и он глубоко вдохнул этот запах.
— Я тоже тебя люблю, — отозвался он.
— О господи! — ахнула Тринити.
Мими и Джек медленно разомкнули объятия и посмотрели на
мать, стоящую в дверном проеме.
— Мими, тебе всего шестнадцать! И это платье не для
шестнадцатилетней девушки! — возмутилась Тринити.
Голос ее дрожал.
— «Мама», ты, часом, не забыла, что я на столетия старше
тебя? — фыркнула Мими.
Она вступила в возраст воспоминаний, память возвращалась к
ней, и она больше не желала разыгрывать из себя Красную кровь с их типичными
семейными отношениями между поколениями.
— Чарльз! — позвала Тринити. — Призови своих детей к
порядку!
— Мими, ты выглядишь великолепно, — произнес Чарльз,
поцеловав дочь в лоб. — Пойдемте.
Тринити нахмурилась.
— Пойдем, дорогая, время танцевать, — успокаивающе произнес
Чарльз.
Он взял жену под руку и вывел из комнаты.
— Пойдем? — спросил Джек, протягивая руку.
— Пойдем, — улыбнулась Мими.
И двойняшки Форс рука об руку отправились на празднество
года.
Глава 12
В нескольких кварталах от них, в другом пентхаусе, в
трехэтажном жилище Ллевеллинов, прозванном «Пентхаус des Reves» («Пентхаус
грез») за его устрашающую, почти сюрреалистическую экстравагантность, Форсайт
Ллевеллин стоял перед потайным сейфом, спрятанным за шкафом для обуви. Он
быстро повернул ручку сейфа два раза влево, потом три раза вправо — каждый
поворот сопровождался щелчками — и отступил назад, когда стальная дверь
толщиной в пять дюймов отворилась.
— Па-а-а, ну скоро? — воззвала стоявшая за ним Блисс. — Мы с
Джейми встречаемся в вестибюле в восемь.
Девушка держала на руках Мисс Элли, ее чи-хуа-хуа. Мисс Элли
была собакой-фамильяром Блисс, названной в честь ее любимого персонажа — из
«Далласа», конечно же.
Мими, как и обещала, помогла Блисс добыть в кавалеры Джейми
Кипа. Но это был сугубо дружеский союз. Джейми ни капли не интересовался Блисс,
равно как и она им. На самом деле именно Джейми предложил встретиться в
вестибюле «Сент-Региса», поскольку они оба должны были прибыть вместе с
семьями. Блисс подозревала, что Джейми согласился быть ее кавалером ради того
чтобы избавиться от Мими. Та умела быть исключительно напористой, когда ей того
хотелось.
Блисс скрестила руки на груди и оглядела огромную
гардеробную мачехи. Во время ритуальной экскурсии по пентхаусу эта гардеробная
неизменно производила огромное впечатление на гостей. Этот, с позволения
сказать, «шкаф» занимал площадь в две тысячи квадратных футов. В нем имелась
купальня, сделанная на древнеримский манер, облицованная белым итальянским
известняком и оборудованная со всех сторон вращающимися душевыми головками, так
что можно было купаться в центре фонтана. Здесь был бесконечный коридор, полный
зеркал, что маскировали череду шкафов; в шкафах этих размещались пять тысяч
наименований одежды работы известных дизайнеров. Личный ассистент Боби Энн вел
их реестр. К сожалению, большая их часть, по мнению Блисс, была вульгарной и
безвкусной. Еще не появилось на свет такое пончо леопардовой расцветки с
отделкой «марабу», которое не понравилось бы Боби Энн.
Сейчас Боби Энн была поглощена собственным туалетом, и Блисс
слышен был несущийся из комнаты для одевания скрипучий смех мачехи,
переговаривающейся с двумя своими стилистами.
Блисс взглянула на себя в череду зеркал. Она все-таки решила
надеть то диоровское платье. Отец с мачехой прямо ахнули, увидев ее.
— Дорогая, какая же ты красавица! — прошептала Боби Энн и
заключила падчерицу в объятия; руки ее сделались жилистыми от избытка занятий
пилатесом.
Это было все равно что обниматься со скелетом.
Боби Энн всегда превозносила красоту Блисс до небес и
поносила простенькую внешность своей родной дочери. Джордан, которой
исполнилось всего одиннадцать и которая была еще слишком мала, чтобы ехать на
бал, подсматривала за одевающейся сестрой и потом вынесла свое суждение,
заявив, что у той вид как у потаскухи.
