Старший следователь по особо важным делам смотрел на меня торжествующе и чуть-чуть щурил глаза, чтобы показать свою природную хитрость.
– Именно так. Ваши отпечатки остались на ручках взорвавшейся сумки. И потому было бы естественным предположить, что сумку со взрывным устройством на московский вокзал принесли именно вы...
– Конечно, как это я забыл. В Лондоне по случаю купил на толкучке. Дай, думаю, отвезу в Москву. Не на своем же горбу, на самолете.
Мент в забрале опять продемонстрировал способности солиста-матерщинника. Но аплодисментов не дождался.
– Не ерничайте, Исрапил Хамзатович, – не поддержал мой тон Асхаб Гойсумович. – Это вам не поможет.
– У меня между самолетом из Лондона и поездом до Грозного оставалось четыре часа времени. При московских пробках – только-только добраться... Я даже зайти перекусить никуда не успел...
– Возможно, что вы говорите правду, – внезапно согласился Абдулкадыров. – Вы не успевали. И сумку вам привезли, и передали... Кто привез, кто передал?
Я с обреченным видом пожал плечами, и даже ответом его не удосужил. Настолько обвинение показалось мне абсурдным.
– Тем не менее ваши отпечатки пальцев имеются на ручках, они зарегистрированы в системе всероссийского розыска, и вам никак не удастся отвертеться. И грозит это вам, боюсь, пожизненным заключением. И не надейтесь, что в заключении проживете долго. Там никто больше трех-четырех лет не живет... Вы там сами будете себе смерти желать, это я вам обещаю... Каждый день, каждый час над вами будут издеваться вертухаи. Смерти будете желать, как спасения, но за вами будут следить пристально, и не позволят даже жизнь самоубийством покончить. Вот что такое пожизненное заключение. Но лучшего я вам обещать не могу.
Он говорил очень серьезно и убежденно. В такую речь трудно было не поверить.
– У вас прочные связи с западным миром, хотя сам вы человек восточный по своему менталитету. Вы лучше западных людей знаете, что такое смерть. Но это на Западе пожизненное заключение может длится очень долго. У нас такого не бывает. У нас человек быстро становится трупом, причем трупом живым, которому не позволяют умереть и продолжают его мучить... Страшное это дело, пожизненное заключение.
Он мог бы рассказывать эти страсти еще долго. Но я коротко и ясно сказал:
– Я не мог оставить отпечатки на той сумке. Не было у меня никакой сумки. Все мои дорожные вещи умещаются в небольшом саквояже, который я всегда беру с собой, когда куда-то еду. И не могло быть на сумке моих отпечатков.
– Могли, – с улыбкой сказал старший следователь по особо важным делам. – Не нужно быть таким добреньким. Зачем вы помогали старушке? Зачем вы поднимали ее сумку при выходе из подземного перехода?
Он подсказал, а я вспомнил. Пожилая женщина несла сразу три сумки. Одну поставила на плиточный пол перехода, вытерла пот с лица, перевела дыхание и обратилась ко мне:
– Мужчина, помогите с сумками подняться.
Я не мог отказать. Взял ту сумку, что она поставила, и понес. Женщина шла сзади с двумя оставшимися сумками. Но та самая сумка была нетяжелой, и взрывное устройство в нее могли подложить позже. Но эти подробности откуда известны Абдулкадырову? И, если он все знает, то какие же он предъявляет мне обвинения?
Я понял, что вопрос здесь не слишком простой, и я, кажется, основательно влип.
С меня сейчас что-то потребуют.
Что же именно?
2. КОМБАТ
Я порылся в памяти, вспоминая там номер нужного мне сотового телефона. Первые цифры вспомнились легко, но вот четыре последние путались. Память с возрастом стала подводить. Хотя о старости говорить еще рано, но провалы в памяти – первый из неприятных признаков старости. Надо взять себя в руки и вспомнить... Нет, никак.
Тогда я позвонил начальнику штаба бригады:
– Виктор Палыч, здравствуй. Студенков беспокоит. Помнишь еще такого?
– Здравствуй, Алексей Владимирович. Помню и иногда добрым словом вспоминаю. Честно говорю. Куда пропал? Не заезжаешь что-то.
– За руль не сажусь. Хожу пешком, разрабатываю ногу, надеюсь в строй вернуться. Да и дела тут, понимаешь, закрутили. За Андреем присмотреть надо. И мать его в больнице. Второй инфаркт за два месяца. Никак не получается заехать.
До городка, где стоит бригада спецназа ГРУ, от города двадцать два километра. По федеральной трассе восемнадцать километров до поворота – дорога на загляденье. Потом четыре километра по выбоинам. Раньше утром из дома ездил, вечером домой. Сейчас, в самом деле, собраться не могу.
– Выбери время. Возьми пару бутылочек. На обратную дорогу тебе водителя выделим. Хочешь, машину за тобой пришлю.
– Как время появится, тогда. Сам хочу в батальон заглянуть. Душа побаливает.
– Понимаю. Сейчас как, по делу или поболтать? У меня люди сидят.
– По делу. Ты Ангелова помнишь? Тезка мой, Леша Ангелов... Он капитаном на инвалидность ушел. Мы с тобой тогда в старлеях ходили.
– Помню. Я же тебе говорил, что видел его как-то в Москве. Тогда он в Интерполе служил. Сейчас, может, и на пенсии уже.
– Жалко, если на пенсии. Но мне телефон его нужен.
– Не спрашиваю зачем. Сейчас, в записной книжке посмотрю.
Начальник штаба у нас человек старомодный, компьютеры не любит, и все записи телефонных номеров не в компьютере или в трубке держит, а в потрепанной записной книжке.
– Нашел. Запоминай.
Виктор Палыч продиктовал. Номер был тот же, что и раньше.
– Спасибо. До встречи.
– Не за что. Приезжай. Поговорим.
Я не сразу стал звонить Ангелову. Заварил себе чай покрепче, медленно пил, соображая, что и как говорить. Я помнил, как Виктор Палыч рассказывал со слов самого Ангелова про работу в Интерполе. И желал прибегнуть к их помощи, если это возможно. В принципе если Людоед находится в международном розыске, то его поиск – это задача и для Интерпола тоже. Но Интерпол официально передает данные в наше МВД. Оттуда их перешлют исполнителям. Меня поставят в известность в последнюю очередь. Да и координация действий между МВД и Интерполом поставлена из рук вон плохо. Между собой они контактируют с малой эффективностью. И частная инициатива может пройти легче. И данные, если Ангел, как мы все звали Алексея, поможет, могут быть мной лично использованы с большей пользой, нежели милиционерами. Особенно, почему-то мне казалось, чеченскими милиционерами, которые в большинстве своем являются бывшими бандитами, только вовремя подняли руки. Я таким не верю...
Я пил чай и продумывал разговор.
– Леша! – позвала Люба. – Иди-ка посмотри. Про твоего Людоеда говорят.
Я поспешил.
Супруга смотрела телевизор. Передавали обзор криминальной хроники. Любит у нас телевидение людей криминалом пугать. И рассказывали про убийство инспекторов в будке поста ДПС. И предположили, что это дело рук находящегося в розыске полевого командира Исрапила Азнаурова по кличке Людоед. А в заключение показали портрет из милицейской ориентировки. Вернее, не портрет, а фоторобот, подрисованный вручную художником. Вообще-то мне показался похожим...
