Тот его не слушал. Он отправился на командный пункт пешком через поле.
Сергей в одиночестве отправился на финиш.
– А где сопровождающий? – спросил комбат после доклада Сергея.
– Вон идет по дороге, – показал боец вдаль рукой. – Я ему говорил, товарищ подполковник, чтоб он люк закрыл, а он как фраер, по-походному…
Вечером того же дня рота вернулась в Читу.
Прошла еще неделя, и Сергей с Фиксой были переведены в другую роту, которой надлежало выбыть в другой регион для дальнейшего прохождения службы.
На «Уралах» бойцов отвезли в аэропорт и загрузили в самолет.
В хвост самолета прошел небольшого роста летчик с автоматом наперевес.
– Давайте, пацаны, если что, – произнес он непонятную фразу.
– А куда мы летим? – спросил один из бойцов сидящего рядом офицера.
– Да вроде в Краснодар или Ставрополь, я и сам не знаю.
Самолет взмыл в небо.
Дозаправка произошла в Екатеринбурге, еще несколько лет назад он назывался Свердловском. Мысли Шаха были далеко. Он вспоминал Ирину и те безоблачные дни, когда они были вместе. Три месяца учебки пролетели как один день. Под гул самолета он уснул.
– Серый, вставай!
Открыв глаза, он увидел Фиксу, тот тряс его за плечо.
– Брат, мы дома.
– В каком смысле «дома»?
– А ты в иллюминатор посмотри, – широко улыбаясь, ответил Фикса.
В иллюминаторе был виден красавец Эльбрус, и Сергею сразу вспомнилось стихотворение А.С. Пушкина:
В час ранний утренней прохлады
Вперял он любопытный взор
На отдаленные громады
Седых, румяных, синих гор.
Великолепные картины,
Престолы вечные снегов,
Очам казались их вершины
Недвижной цепью облаков.
И в их кругу колосс двуглавый,
В венце блистая ледяном,
Эльбрус огромный, величавый
Белел на небе голубом.
– Дома, как есть дома, – повторил Фикса.
Через пятнадцать минут лайнер зашел на посадку, пробежал по летной полосе и замер. Еще мгновение – и чрево самолета открылось.
Глава 7
Мать
Два месяца спустя. Чечня
Уже которую неделю мать безрезультатно искала своего сына на обугленной Чеченской земле. Сердце подсказывало ей, что сын жив, что он где-то рядом, что не сегодня – так завтра он найдется. Его фото она показывала всем, с кем встречалась, обходила селение за селением изо дня в день, но напрасно. За это время она очень изменилась, глубокие морщины прорезали уставшее лицо. Чечня была поделена по территориям влияния, где-то стояли федералы, где-то все контролировали боевики. Бывали дни, когда у женщины во рту не было ни крошки. Иногда ее встречали с сочувствием и пониманием, иногда с ненавистью и раздражением – люди же разные, и не важно, русские или чеченцы; есть жизненные обстоятельства, при которых поступок человека вызывает уважение даже у самого заклятого врага.
Впереди на горизонте замаячил очередной населенный пункт. Вечерние сумерки медленно спускались на маленький аул, расположенный у подножия холма. Она шла, уставшая и голодная, по проселочной дороге, как вдруг услышала речь, вначале чеченскую, а затем и русскую:
– Эй, женщина, чего ищешь? Иди сюда!
Возле наполовину обрушенного дома стояла чеченка в черном платке, держа руки на пояснице.
– Что ты тут потеряла, русская? Ты немая, что ли?
– Я ищу своего сына, вот его фотография. Вы его не видели? – И мать протянула чеченке уже довольно потертую фотографию сына.
– Нет, русская, я его не видела и знаю точно, что в нашем селе пленных нет. Скажи мне, а ты не боишься вот так одна ходить по нашей земле?
– Самое дорогое, что у меня было, я и ищу на вашей земле. Если суждено найти его, то найду, а если нет – так в том, что меня похоронят недалеко от моего сына, нет ничего страшного. Но я чувствую, что он жив, и буду искать его до тех пор, пока не найду. Извините, я пойду дальше, – и она развернулась и пошла по дороге.
– Стой, женщина! Иди сюда, уже ночь на дворе! Проходи, проходи в мой дом, или в то, что от него осталось. Меня Азой зовут.
В одной из сохранившихся комнат в детской кроватке лежала девочка лет пяти, с голубыми глазами и темными курчавыми волосами. В руках у нее была кукла без головы, но девочка с любовью прижимала ее к себе. На столе стояла лампа, тускло освещавшая мрачную обстановку комнаты.
– Вот так, русская: когда-то это был большой двухэтажный дом, в котором жили я с мужем, двое старших сыновей и дочка с мужем. – Чеченка взялась руками за голову и на несколько минут замолчала. Ее лицо выражало скорбь. – А теперь вот я с внучкой Людочкой – и все, нет больше никого, один лишь старший сын, неизвестно, жив или нет, а остальные погибли… – Как тебя зовут, русская?
– Как и твою внучку, Людой.
– Смелая ты женщина, вот так вот ходишь и ищешь сына. Ты ела сегодня? Знаешь, до войны в нашем доме всегда были рады гостям, принято было выставлять для гостя самые лучшие продукты; а сейчас весь наш рацион с Людочкой – солдатская тушенка да черный хлеб. Так что сейчас будем ужинать. Мой пока руки, а я дров подкину, а то холодает что-то.
…В полуразваленном доме при тусклом свете лампады, под хруст прогорающих дров за столом сидели две женщины и маленькая девочка.
– Я не знаю, как ее воспитывать, что говорить ей про ее отца и мать. Будь проклята эта война и эта земля! Знаешь, русская, это лишь часть того, кого мне пришлось потерять. Вся моя семья была уничтожена в 1944 году, в год, когда Сталин депортировал чеченский народ в Казахстан. Людей грузили в вагоны и спускали составы под откос в море; гибли тысячи людей, стариков, матерей, ни в чем не повинных детей. Из всей семьи до Казахстана добрались лишь мы с матерью, а ведь у меня было семь старших братьев и сестер.
Аза снова замолчала, и по ее изрезанному глубокими морщинами лицу побежали слезы.
– Это продолжается уже более двухсот лет. Еще во времена Ермолова гибли наши деды и прадеды, а сейчас гибнут наши дети и внуки. Я не могу простить русским гибель всего рода, но я бессильна; единственное, что меня держит на этой земле, вот она, моя внучка Людочка. В Казахстане в 47-м году умерла моя мать, мне тогда было семь лет. Я выросла в Казахстане, окончила школу, работала, встретила своего мужа, у нас все было хорошо, родились дети, и вот в 87-м году мы решили вернуться на свою родину в Чечню. Зачем мы это сделали?
После паузы Аза вновь заговорила:
– Когда же закончится все это? Везде кровь, всюду пахнет смертью… Я ненавижу эту землю. Ты знаешь, я решила мстить русским – обвешаться взрывчаткой и унести с собой на тот свет как можно больше ваших. Но сейчас, глядя на тебя и на твое горе, я понимаю, что ни ты, ни твой сын, ни сотни других ваших сыновей не виноваты в том, что их насильно пригнали сюда. За что они здесь умирают? Я могу тебе ответить – за тех жирных политиков, которые зарабатывают на войне. Вот так, русская. Ладно, пора спать, можешь лечь вон на той кровати возле окна. Я дам тебе совет, как мать матери; я знаю, что такое терять детей, поэтому и помогаю тебе. Тебе надо попасть в Урус-Мартан. Там, говорят, сейчас и Масхадов, и Басаев; там, возможно, есть данные или списки захваченных пленных солдат. Возможно, там ты что-нибудь узнаешь. А теперь – спать.
