Матиевский грозил им кулаком:
– Я вам пинками помогу, тараканы беременные! Я вам нарисую две подошвы на заднице. До старости синяки не отмоете.
Богунов кивал:
– Шевелите прутиками, зелень, пока я их не оторвал. Будете у меня на руках скакать, как страусы.
Отставшие беззлобно огрызались:
– Догоните сначала…
– Волокут одного доходягу – прямо пупки надорвали…
Матиевский дико вращал глазами. Богунов беззвучно хватал ртом воздух.
А Лаптев уже совсем перестал двигать ногами… Коленки у него изредка вздрагивали, проходила по бедрам короткая судорога, но, увы, это был уже не шаг. Эта нелепая дрожь только мешала Богунову и Матиевскому. Лаптев грузно вис у них на плечах, давил острыми локтями шею, бился болтающейся головой о виски, разбивая угловатыми скулами запекшиеся ссадины своих товарищей.
Матиевский и Богунов тоже начали делать передышки. Падали на тропу, как убитые. Лежали, не двигаясь. Успокаивали гулкое биение загнанного сердца. Вздыхали медленно, осторожно. При быстром вздохе, как нож в брюшину, кололо снизу вверх остро и беспощадно.
Шульгин шел, повернувшись спиной к тропе. Автомат держал наготове пальцами на спусковом крючке. Вглядывался в ближайшие хребты до рези в глазах. Старался вовремя заметить короткие стальные блики, солнечные зайчики от стволов душманских автоматов. Иногда он сменял уставших товарищей, подхватывал Лаптева, и тогда уже Богунов или Матиевский пятились спиной к тропе и так же внимательно оглядывали тихие безмятежные горы в белых шапках подтаявшего снега.
34
На одном из коротких привалов, когда Богунов и Матиевский лежали, уткнувшись носами в сгибы локтей, Лаптев вдруг приподнял голову. Шульгин, уловивший краем глаза движение, повернулся к нему.
Лаптев равнодушно смотрел прямо сквозь Шульгина, пробивая его насквозь негнущимся взглядом. Спускалась с губ на подбородок розоватая слюна с кровью. Вокруг глаз расплывались радужные пятна. Он вдруг улыбнулся, и застывшее, непослушное лицо его перекосилось в горькой гримасе. Что-то хмельное тронулось в глубине черных глаз. Приподнялся на локтях. Раскачиваясь в стороны, привстал на колени. Растопыренные пальцы упирались в землю. Безумие плеснулось в уголках глаз.
Шульгин ободряюще махнул рукой. Вроде бы ожил безнадежный. Очухался.
И вдруг Шульгин не поверил себе…
Лаптев, не вставая на ноги, на коленях подполз к самому краю тропы. Неуклюже наклонился над обрывом. Согнулся еще ниже. И вдруг перекинул свое тяжелое тело вниз, оттолкнувшись сапогами от камней.
– Стой, – запоздало крикнул изумленный Шульгин.
Тропа, где только что находился Лаптев, опустела, остались только две длинные борозды от колен. Через мгновение из пропасти донесся протяжный грохот и сдавленные стоны.
Шульгин, Матиевский, Богунов вскочили и едва не опрокинулись сами в пропасть, оскаленную пиками серых камней.
– Что за хр-ренотень? – в сердцах воскликнул Богунов.
– Кувыркнулся… – Матиевский с досадой махнул кулаком.
– Метель, я – Метель-один – прием! – вышел на связь Шульгин.
– Прошу остановиться. У меня Лаптев сошел с тропы. Сорвался в пропасть…
Лаптев, к счастью, упал недалеко. Он уткнулся телом в каменную глыбу метрах в трех от тропы. Ободрал бушлат на локтях. Хлебнул песка.
– Лапоть ты, лапоть, – сердито ворчал Матиевский. – Икар наш файзабадский… Сейчас мы тебя вытащим. Устроим разбор полетов.
Шульгин и Матиевский съехали по песку на ободранных бронежилетах. Обессиленный Лаптев, заметив их приближение, обеспокоенно заворочался. Приоткрыл рот. С надрывом выдавил сквозь тягучую слюну:
– Не хочу-у-у… А-а-а!.. Не тро-о-гайте… Оста-а-вьте…
Когда его силком вытащили на тропу и поставили на ноги, он все еще продолжал бессвязно бормотать. Никто не обращал внимания на его мычание.
– Дать бы ему сейчас сухарь в зубы, – Матиевский сглотнул слюну, – мгновенно бы человеком стал. Побежал бы мустангом. С голодухи всё…
– Ничего, – Богунов злобно заскрежетал зубами. – Доберемся до полка – я им припомню сухари.
Лаптев шел покорно, безвольно мотая головой в разные стороны. Падение слегка отрезвило его. В затуманенных глазах едва тлел слабый лихорадочный огонек.
– Боевики хреновы! – Богунов язвительно сплюнул. – Кто в Афгане испытывает экспериментальную полевую форму? А? Скажи, Серега?
– Работники тыла, – хохотнул Матиевский, – и штабные писаря…
– Точно… А мы выходим в горы в этом разодранном тряпье…
– Супермены, чтоб их, – крякнул Матиевский. – Прапорщик хозвзвода был приставлен к ордену за раненый пальчик. Месяц ходил, не снимая повязки, – насмешливо присвистнул. – Ордена им дают за один поцарапанный ноготок. А воевать, конечно, приходится без них.
Шульгин с усталой улыбкой поглядывал на товарищей.
– Что-то вы сегодня разговорились… Это что – солдатский фольклор?
– Окопная правда, товарищ лейтенант.
Лаптев, казалось, прислушивался к разговору. Ступни у него разъезжались, выворачивались наружу, на лице появилась бессмысленная улыбка. Иногда он вздрагивал от каких-то непонятных мыслей.
Богунов и Матиевский держали его уже не так крепко, почувствовали какую-то упрямую волю в Лаптеве. И Лаптев воспользовался этим.
Он неожиданно вырвался из рук товарищей, оттолкнул их в сторону. Сделал несколько крепких шагов к краю обрыва. Повернул голову. Странное, мечтательное выражение появилось на его лице. Он занес ногу над обрывом и камнем рухнул вниз.
– А-ах, ты! – Богунов изумленно охнул. – Вот же идио-от!.. – Бросился к обрыву, лег на живот и ящерицей соскользнул вниз.
– Метель, я – Метель-один – прием! – Шульгин, еле сдерживая ругань, вышел на связь. – Мой подопечный опять в пропасти. Снова нырнул. Боюсь, дело – дрянь. Прошу остановки.
– Он что, с ума сошел? – раздался недоуменный голос Орлова.
– Похоже, что так. Точно сошел, – Шульгин проглотил вставший в горле комок.
Лаптев и на этот раз упал недалеко. К счастью, обрыв оказался не слишком отвесным. Песчаный покатый склон.
Богунов уже барахтался рядом с ним, прижимая Лаптева к песку. Тот взвизгивал истеричным бабьим голосом:
– Отпусти-и-и… Убью-ю…
Лаптев целился пальцами в горло Богунову, рвал с треском воротник, скользил ногтями по лицу. Мутные пузырики пены лезли из губ.
Богунов молча срывал с себя худенькие пальцы, прижимал тонкие посиневшие кисти к земле.
– Что же ты делаешь, душара?..
Богунов задрал подбородок вверх. По небритой щетине стекали черные густеющие капли крови.
