Здесь, в этом затерянном мире, Эми и Роланд создавали свой собственный мир, мир на двоих. Они жили как хотели, делали что хотели и были по-настоящему счастливы.
Они просыпались и засыпали, когда им этого хотелось, вместе готовили еду, говорили или молчали, иногда смотрели фильмы, пили глинтвейн, сидя у камина… За окном шел снег. И еще Эми рисовала Роланда. Ей хотелось передать на бумаге главное в выражении этих то нежных, то насмешливых, то сосредоточенных и внимательных глубоких глаз цвета темного янтаря или толщи болотной воды, которую пронизывают солнечные лучи. Ей хотелось наконец-то поставить себе пятерку…
– Тебе не кажется, что ты слишком много кое-кого рисуешь? – с ухмылкой спросил он.
– Нет, – рассеянно подняла голову Эми, – а что такое?
– Надеюсь, ты не собираешься открыть персональную выставку имени меня?
Они готовили очередной ранний ужин, или поздний обед. Роланд резал помидоры с огурцами, движения остро наточенного ножа были стремительными и неуловимыми, а получающиеся кружочки – ровными и тонкими. Мне в жизни не добиться такой скорости, не изрезав при этом пальцы, подумала Эми. Искоса наблюдая за его действиями, она взбивала яйца с молоком и сливками для омлета.
– Мне нужно возвращаться в Афины, – неожиданно и просто сказал он.
Рука дрогнула, и Эми чуть не пролила уже ставшую однородной молочно-яичную смесь, но спокойно спросила:
– Когда?
– Послезавтра, Эми. Утром.
Мир со всем его уютным и неизменным укладом близости, тепла, нежности посыпался по камешку, по кирпичику со склона…
Впрочем, с самого начала ведь оба знали, что это всего лишь эпизод. Что они вместе временно. Было известно, что раньше или позже, но расстаться придется.
Но тогда – тогда это было где-то в будущем, казалось далеким и нереальным, а теперь с пугающей скоростью приблизилось. Оказалось у самого лица, дыша чем-то пугающим и неизвестным.
– Понятно, – чужим голосом сказала Эми. Помешала на сковородке грибы и залила их взбитой до пены смесью.
– Это все, что ты мне скажешь? – удивился Роланд.
– Что ж тут еще можно сказать?
– Эми… Мне еще никогда не было так тяжело улетать из Эдинбурга, как в этот раз.
– Бывает.
– Что же нам делать? – спросил он.
Эми улыбнулась одними губами.
– Ничего.
– Ты ведь не полетишь со мной… – Он не спрашивал, он утверждал.
Впрочем, он был прав.
– Разве это возможно? Одно дело – слетать туда в гости, отдохнуть, развеяться. Но мой отпуск затянулся, а мне надо что-то решать насчет своей дальнейшей жизни. Не представляю себя вне Эдинбурга. Да и ты не говоришь, что не сможешь без меня в Греции.
– Солнышко, я совершенно не знаю, что будет дальше. При всей моей любви к одиночеству мне было очень хорошо с тобой. Но… я даже не уверен в том, что люблю тебя. Да, ты мне безумно нравишься, но…
Вот и открывайся, вот и сдавайся, подумала Эми.
Впрочем, как сказала одна интересная женщина: «Чем сильнее женщина открывается, чем безоглядней отдается мужчине, тем сильнее она сама».
Вот и утешайся сознанием собственной силы, усмехнулась Эми про себя.
Взяв себя в руки, она улыбнулась Роланду.
– По-моему, все очевидно. Тебя ждет работа, налаженный бизнес, приносящее удовлетворение творчество. Мне надо оставаться и искать работу. Собираем твои вещи и послезавтра сажаем в самолет. Все просто. Омлет готов. Давай тарелки.
Но есть она не смогла. Горло перехватило, словно его сжала чужая ледяная рука.
Она встала из-за стола, вышла из кухни и спустилась на первый этаж. Там села перед своей самой любимой фотографией с радугой над искрящимся водопадом, и слезы, не спрашивая позволения, покатились по ее щекам. Ну почему они всегда вот так некстати…
Роланд спустился вслед за ней буквально через минуту.
– Что… – начал он и увидел ее лицо. Поднял на руки, сел вместе с Эми на диван и прижал к себе. – Я сволочь. Не плачь, пожалуйста. Успокойся.
Легко сказать – успокойся. Эми сейчас впору было тягаться с тем маленьким, но впечатляющим водопадиком на снимке.
Она посмотрела на Роланда – он выглядел таким расстроенным, что впору ей самой было его утешать. Слезы, как ни странно, высохли мгновенно. Не переживай, водопадик, мне тебя не переплюнуть. Лейся себе спокойно.
– Я же знал, что мне надо будет улетать. Наверное, не совсем честно по отношению к тебе поступил. Даже пытался в какой-то момент остановиться, пока все не зашло слишком далеко. И ведь почти получилось. Но тянуло к тебе, я ничего не мог с собой поделать…
– Мы не знаем всей истории, – неожиданно для себя сказала Эми.
Роланд чуть сдвинул брови.
– Что ты имеешь в виду?
– Допустим, не случись вся эта история с проектом или окажись она чуть более благополучной… Либо я работала бы сейчас в своей технической компании, либо была бы по уши занята в журнале. Что у нас могло получиться при таком раскладе?
– Это точно. – Роланд улыбнулся, и его лицо чуть посветлело. – Смогли бы встретиться пару раз за чаем или кофе. Да я вообще удивлен, что мы с тобой что-то успели. Так отчаянно ты от меня отбивалась. Я казался сам себе безмерно навязчивым, даже неудобно было.
– Ты долго будешь мне это припоминать?
– А чем же еще мне тебя поддеть?
– Ах вот как?!
– Свалишься ведь с дивана, а я, как всегда, виноватым окажусь.
– А ты держи крепче. Чтобы не свалилась.
– Пойдем ужинать, солнышко, а то сил не будет даже вещи собрать. А завтра давай куда-нибудь сходим. Куда тебе самой захочется. И по магазинам пройдемся…
– Зачем?
– Подарки тебе поищем. Рождественские. Через несколько дней Рождество, если кто не в курсе.
– О, чтоб его, – проворчала Эми.
– Значит, отказываешься от подарков?
– Еще чего не хватало!
– Так-то лучше. Все, подъем. Хватит испытывать диванное терпение.
– Обними меня…
21
В аэропорту Эми не плакала. И сама этому удивлялась.
Но, наверное, и врагу она не пожелала бы этих ощущений.
Вот сейчас, здесь, в эту самую секунду Роланд рядом с ней, и в следующую секунду тоже, и еще какое-то время и можно в сотый раз смотреть на его лицо и пытаться запомнить, впитать в себя каждую черточку, взять за руку, обнять, прижаться.
Вот сейчас еще можно.
И сейчас.
И сейчас…
А сейчас – нет. Все. Он уже входит в зону досмотра, переступает невидимую черту. Она отделяет улетающих от провожающих.
