Но самой Мирабель не было в доме. Дик уже начал тревожиться по-настоящему. У него из головы вылетели все мысли о плотном и вкусном завтраке с ржаными тостами, яйцами всмятку и домашней ветчиной. Он бросился из дома.
Да, «субару» стоял на своем привычном месте. Черт побери, где же его маленькая хозяйка?
10
К счастью, Дик угадал…
Мирабель сидела под крылом биплана, уткнувшись лицом в колени. Он с удивлением увидел, что девушка одета так же, как и накануне, когда они вернулись с пивного праздника. Неужели она не ложилась спать?
— Мирабель? — осторожно позвал ее Дик.
Она вздрогнула, но осталась на месте.
— Что тебе нужно? — грустно спросила она.
— Поднимайся, — он подошел вплотную к ней и попытался поднять ее за руку, — земля холодная, а ты недавно болела. Ты простудишься, Мирабель.
— Во-первых, я не хочу, — грустный вид Мирабель был в то же время и невыносимо трогательным для Дика, — а во-вторых, земля вовсе не холодная.
— Какая же она?
— Теплая. Садись рядом, убедишься в этом сам.
Дик послушно присел рядом с объектом своей опеки на выгоревшую траву.
— Действительно, сидеть совсем не холодно, — согласился он.
— И вообще солнце стоит уже довольно высоко… тут жарко, неужели не чувствуешь? Спасает только тень от крыла самолета.
— Мирабель, не нужно заговаривать мне зубы.
— Вот как?
— Что ты тут делаешь? Я обыскался тебя с утра…
— Я просто хотела побыть одна.
— Разве ты не могла побыть одна в собственной спальне, у себя дома?
— Разве я там одна? Там теперь есть гость.
— Тебя так смущает мое присутствие?
— Может быть, и смущает. Что, если так?
— Хорошо, Мирабель, одно твое слово — и я сегодня же улечу.
— Куда, интересно знать, ты собрался? — Она с любопытством посмотрела на точеный профиль Дика.
— Продолжу свой маршрут.
— И куда же ты направлялся? Напомни, я что-то подзабыла…
Он пожал плечами:
— Не знаю… куда-нибудь. Какая разница? Если меня уже не хотят видеть в этом доме…
Наступило молчание.
Мирабель боялась нарушить хрупкую тишину, которую перемежало лишь пение сверчков, еле различимый шелест крылышек стрекоз и шуршание дикой травы. Она боялась ляпнуть что-то не то, после чего Дик поднялся бы, завел мотор и навсегда исчез с горизонта, а также из ее жизни.
Она боялась признаться себе, что наверняка станет скучать по нему. Дик пробыл в ее доме недолго, но она успела к нему привязаться. С ним было легко, интересно. Рядом с ним она чувствовала себя комфортно. И еще она давно не чувствовала себя под чьей-то надежной защитой — а с Диком она не побоялась бы снова оказаться на городской ярмарке или вечеринке с немцами, сосисками и темным пивом.
Было и раздражение, и досада от каких-то его замечаний и слов. Но не потому ли это вызывало у нее раздражение, что она боялась признаться самой себе в непрошеной симпатии к незваному гостю? Мирабель не знала. Не то чтобы она не хотела этого знать — скорее боялась.
Боялась, что новая привязанность вызовет новую боль, что придется менять свою жизнь, что надо будет выкарабкиваться из того болота, в которое ее загнала судьба, что придется через слезы тащить себя за волосы, подобно легендарному Мюнхгаузену, преодолевая препятствия… Всего этого Мирабель боялась куда больше, чем привычного для нее одиночества.
— Так как, Мирабель, мне улетать?
Она вздрогнула, услышав этот вопрос.
Сейчас ей уже казалось, что она была с ним малодушной. Она не проявила настоящего гостеприимства. Надо же, он до сих пор коротает ночи на короткой тахте в гостиной под старым шерстяным пледом. Дик сам определил это место для своего ночлега, когда она растянула ногу и вынуждена была отлеживаться в спальне. Он так трогательно заботился о ней, настоял на том, чтобы прокатить на самолете… Ведь Мирабель забыла подчистую о своем страхе полетов после знакомства с маленьким чудесным бипланом Дика, не имеющим названия.
— Не надо…
— Не надо что?
— Не надо улетать.
— Это приглашение? — поинтересовался Дик.
— Я не знаю…
— Но ты хочешь, чтобы я остался?
Мирабель слегка пожала плечами:
— Я не хочу, чтобы ты улетал, если лететь тебе особо некуда. Но я не уверена, что для тебя будет лучше, если ты останешься…
— В каком смысле?
— В прямом. Может, я приношу людям зло? Наверное, Рон был прав… Я действительно вырядилась вчера, как последняя шлюха. Я и сейчас так выгляжу. Что я сделала вчера, услышав эти оскорбления? Не расцарапала ему лицо. Позволила ему унижать себя.
— Я не позволил.
Мирабель не слушала:
— Может, я не могла ничего ему возразить потому, что в его словах есть правда? Может, я недостаточно старалась и не смогла спасти своего мужа? Вчера… вчера я вешалась тебе на шею. Мне так стыдно, Дик. Прошло так мало времени…
— Сколько бы времени ни прошло, Мирабель, если у тебя возникают новые чувства, это не значит, что ты отказываешься от старых, как будто их никогда и не было. Каждый человек имеет право идти вперед. Ты еще очень юна, у тебя вся жизнь впереди. Почему ты решила, что у тебя не может появиться новый спутник?
— Рон был прав, был прав…
Дик окончательно потерял терпение:
— Мирабель, если ты не расскажешь мне, что именно у тебя приключилось, то я ничем не смогу тебе помочь, увы. Пока я вынужден довольствоваться обрывками твоих сожалений и пошловатыми рассуждениями Рона о твоем внешнем виде! Пожалей хотя бы меня, если себя не жалеешь.
— Почему ты хочешь это знать?
— О боже, да ничего я не хочу. Тебе нужно, чтобы тебя кто-то выслушал. Тебе нужно выговориться. Я хочу тебе помочь, Мирабель. Не нужно бояться.
Она вновь закрыла лицо ладонями:
— Это все так ужасно… Ты бы никогда не подумал… Я и сама не понимаю, как оказалась в этой ситуации. Но…
— Убери руки от лица, пожалуйста, — мягко попросил он. — Я хочу видеть твои глаза.
Мирабель начала свой рассказ, пытаясь быть неторопливой, но выходило лишь быть сбивчивой.
— Все это было… около двух лет назад. Или больше… Или меньше? Я точно не помню. Я не вела ни дневников, ни ежедневников, ни блогов в Интернете… Да мне это было и не нужно. Я живу здесь одна… уже больше года.
— И что, весь этот год ты прожила подобным образом? — спросил Дик, который слушал ее с живым интересом.
