С огромным трудом поборов несвоевременную страсть, он поставил медицинский лоток на пол, а затем повернулся к ней так, чтобы она имела возможность лучше рассмотреть его рану.
Талия чуть не задохнулась, когда он поднял голову и промурлыкал:
— Так мне будет удобнее всего подавать тебе инструменты, пока ты работаешь.
Она резко и немного нервно кивнула и откашлялась, надеясь таким образом изгнать из головы, все неразумные мысли.
Затем приступила к тщательному осмотру раны.
Харрис посмотрел на загадочную женщину, которой предстояло спасти его.
Он держал фонарь под оптимальным углом, чтобы ей была хорошо видна рана. И пока Талия вводила ему обезболивающее, он успел ее рассмотреть.
Она была не просто красивой женщиной, а уникальной и магически притягательной. Харрис не успел произнести и половины того, что было у него на уме, когда Талия обвинила его в пристрастии к поэтичности.
Она откашлялась, и он осознал: она старается успокоиться. Харрис мог бы поспорить, что ее волнение никоим образом не связано с проводимой процедурой.
— Итак, пуля прошла через мышцу, задела край лопатки и три ребра. Сухожилия и нервные волокна не порваны. Мышца повреждена в месте входа пули, на выходе образовалось небольшое отверстие. Но самое главное, это кровотечение. Задето несколько артерий, которые находятся вне зоны досягаемости. Мне придется расширить и углубить рану, чтобы прижечь артерии и установить дренаж. Я наложу глубокие швы на самых травмированных тканях, но оставлю рану открытой. Как только опухоль спадет и будет ясно, что внутрь не попала инфекция, я зашью рану.
Объясняя, Талия продолжала осуществлять свой план с безупречной сноровкой. Харрис помогал ей.
Каждая минута дарила ему все более невероятные ощущения. Не только его тело реагировало на прикосновение к ее теплым бедрам или на ее разгоряченное и опьяняющее дыхание, ласкавшее его кожу. Он никогда не испытывал единения ни с кем, даже во время работы со своими братьями или подчиненными. Харрис ни разу в жизни не позволял другому человеку брать на себя бразды правления. И тем более никому не доверял свое физическое благополучие. Он никогда раньше так не желал женщину, не восторгался ее умениями, не хотел баловать ее и быть готовым умереть за нее.
Неужели все это происходит в действительности или его просто обуяли видения из-за потери большого количества крови и эйфории от того, что выжил?
Нет, все реально.
Талия закончила операцию, и Харрис сел, помогая ей обмотать его туловище бинтами. Когда она попыталась отодвинуться, он не выдержал и запустил пальцы в ее волосы, заставляя прижаться к нему. Она резко отпрянула.
Харрис замер. Его сердце дрогнуло из-за ее неожиданной реакции.
После долгой паузы он убрал руку и прошептал:
— Ты меня боишься?
— Нет, — ответила она, и он испытал огромное облегчение. Потом Талия смущенно улыбнулась — ее лицо невероятно похорошело, засветилось. — Я веду себя ужасно глупо, учитывая, что нахожусь у черта на куличках с огромным мужланом, во враждебной мне стране, где я никого не знаю. Но я тебя не боюсь. Ни капельки. Я… испытываю нечто иное.
От ее слов у Харриса потеплело на душе. Он оказался прав. Она чувствует к нему влечение.
Внезапно ему захотелось ее подразнить.
— Сейчас ты лжешь. Ты ужасно боялась меня, по крайней мере несколько секунд, отчего едва не сделала инвалидом до конца жизни.
— Это было до того, как я услышала твой голос и увидела лицо. До того как ты заговорил, я воспринимала тебя как обыкновенного здоровяка, который пришел ко мне с определенной целью.
Харрис потянулся к ней снова, обнял за талию и притянул к себе:
— Так ты расскажешь мне, где научилась методам полевой хирургии?
— В медицинском университете, где же еще?
— Ты хочешь сказать, что ты врач?
— По крайней мере, мне выдали диплом врача.
— Получается, что все, что я о тебе думал, оказалось ложью, начиная от пола и заканчивая профессией. Будут ли еще сюрпризы?
Ее полные пересохшие губы подрагивали в улыбке.
— Почему должны быть сюрпризы?
Желание поцеловать ее было настолько сильным, что Харрис едва сдержался.
— На то нет причин, — ответил он и произнес что-то по-арабски.
— Что это значит?
— Моя целительница.
— А как сказать по-арабски «мой спаситель»?
Харрис ей ответил.
Талия повторила вслед за ним. Ее чуть хрипловатый голос одновременно успокаивал и возбуждал Харриса. Слушать его было изысканной пыткой.
— А как будет «мой герой»?
От всевозрастающего желания у него перехватило дыхание. Харрис ответил ей шепотом, а потом, услышав, как Талия повторяет за ним, не выдержал.
Харрис стремительно припал к ее губам в собственническом поцелуе, и его язык скользнул глубоко ей в рот. Он слушал, как она постанывает, ощущал сладкий вкус ее губ.
— Талия… росинка Бога…
— Так нечестно, — простонала она у его губ. — Я не знаю твоего имени. И не знаю, что оно означает.
Он стал посасывать ее нижнюю губу. Талия вскрикнула, и он снова скользнул языком в ее рот.
— Харрис… Харрис аль-Шалаан… — Он начал переводить свое имя с арабского языка, но успел произнести только слово «защитник», как она резко его оттолкнула.
Он пристально смотрел на нее сверху вниз, а ее сердитый взгляд прожигал его.
В конце концов она хрипло спросила:
— Ты аль-Шалаан?
Харрис кивнул, сильно сожалея о том, что назвал свое настоящее имя.
Он предвидел, что сейчас закончится спонтанно возникшее между ними влечение. Теперь, когда он сказал ей свое имя, все изменится. Еще ни разу он не встречал женщину, которая воспринимала бы его как обыкновенного мужчину, а не воплощение статуса, власти и богатства.
Он выдохнул и с горечью посмотрел на ее припухшие от страстных поцелуев губы. Он ждал, когда в ее бесхитростных глазах вспыхнет искра расчетливости.
Но реакция Талии оказалась непредсказуемой.
Она враждебно смотрела на него, словно желая безмолвно выразить свои презрение и отвращение. Харрис мог бы превратиться в жалкого слизняка под ее взглядом.
— Ты один из тех знатных преступников-подонков?! — презрительно выпалила она.
Глава 3
Харрис пялился на женщину, которая только что обозвала его и членов его семьи знатными преступниками-подонками.
Затем он запрокинул голову и расхохотался.
Действие анестезии постепенно заканчивалось, поэтому от резкого смеха Харрис почувствовал острую боль в ране. И все же физическая боль была ничем по сравнению с отвращением, светившимся во взгляде Талии. Казалось, его веселость лишь усиливает ее внезапную антипатию.
