На этот раз дело оказалось слишком серьезным.
Один из спортсменов пожаловался на кражу наручных часов. Милиционерам он
спокойно пояснил, что золотой «Лонжин» скорей всего украла одна из проституток,
промышлявших в Олимпийской деревне. Пловец из далекой страны не видел ничего
особенного в том, что в комфортабельные номера звонят дамы легкого поведения.
Во всем мире при отелях, гостиницах и кемпингах тусуются Венеры панели. Но в
1980 году жизнь в СССР резко отличалась от быта в европейских странах,
московские путаны, конечно, работали при гостиницах, но с иностранцами
рисковали связываться единицы. А тут скандал в международном масштабе. На ноги
поставили всех, выяснилась невероятная правда. Прямо под носом у милиции
орудовал наглый до невозможности сутенер, организовавший настоящий бизнес.
Существовал публичный дом, процветавший на съемной квартире и поставлявший
ночных бабочек в гостиницы. С подобным размахом органы еще не сталкивались.
Главным организатором был Степан.
Раиса Андреевна восприняла новость как в
тумане. Больше всего ее поразила информация, что девчонок-студенток на панель
привел не кто иной, как ее сын. Ладно бы эти беспринципные дурочки сами
додумались до торговли телом! Но нет! Все, как одна, твердили историю, вкратце
выглядевшую так: сначала Степан укладывал их к себе в постель, потом
рассказывал, что должен гигантскую сумму другу, который согласен на «натуру».
Девушки скрепя сердце шли выручать Казанову. Они искренно любили Степу и были
готовы ради него на все. Наутро им предъявляли изобличающие, весьма откровенные
фотографии. Далее следовал ультиматум – либо работаешь на Степана, либо снимки
попадут на стол к секретарю комсомольской организации и родителям. Не следует
забывать, что действие происходило в 1980 году. Это сейчас десятки девчонок в
коротеньких юбчонках и ажурных колготках как ни в чем не бывало стоят у
обочины, весело окликая проезжающие мимо автомобили. Двадцать лет тому назад в
СССР не было никакого секса, кроме супружеской любви, раз в неделю, по
пятницам, в темной спальне, под одеялом. Все остальные действия попадали в
категорию разврата. Девушки, все как одна, великолепно представляли
последствия. Они вылетели бы из института и комсомола, получили бы
соответствующие записи в личные дела… Жизнь могла закончиться, не начавшись. Да
и родители скорей всего не стали бы гладить их по голове. Очередная жертва,
напуганная до полуобморока, начинала карьеру жрицы любви. Кстати, как
выяснилось потом, золотые часы у австралийца никто не воровал. Он потерял их в
раздевалке бассейна и преспокойно получил назад, затем уехал на далекий
континент и совершенно забыл о происшествии.
А в Москве тем временем начался суд. Самое
интересное, что по советским законам ни Степану, ни девчонкам ничего нельзя
было вменить. Коммунисты громко говорили о том, что в СССР изжиты все пороки
буржуазного общества, и в Уголовном кодексе не было ни одной статьи,
посвященной сутенерству. К несчастью, кое-кто из девиц наивно рассказал о том,
что Степа предлагал им покупать американские джинсы по двести рублей. А эти
действия попадали под статью о спекуляции. Да еще при обыске под зеленой
бумагой, прикрывавшей письменный стол, нашли десять американских долларов. Вот
это было серьезно! За валюту в те годы давали расстрельную статью, правда, за
крупные суммы.
Степа перепугался до ужаса и заявил:
– Деньги не мои, их привез отец.
Виктор, постоянно катавшийся за рубеж, сначала
даже не понял, что говорит сын, и стал глупо оправдываться:
– Нет, я никогда в руках доллары не
держал. Давали суточные иногда в марках или форинтах, если в ГДР или Венгрию
посылали.
– Его доллары, – стоял на своем
сынок, – при мне под бумагу клал.
– И где, по-вашему, он их взял? –
поинтересовался следователь.
– В туалете купил, в ЦУМе, –
спокойно пояснил парень, – рассказывал нам с матерью.
Виктор раскрыл рот да так и остался сидеть,
глядя на любимого сына.
– Вы понимаете, в чем обвиняете
отца? – спокойно поинтересовался следователь. – Последствия
представляете?
Степан пожал плечами:
– Доллары его.
– Это правда? – спросил милиционер,
постукивая по столу толстым сине-красным карандашом.
Виктор хотел что-то сказать, но тупая боль
разлилась от затылка к макушке, горячая волна добралась до глаз, язык
превратился в камень. Прямо из кабинета его отвезли в больницу, где врачи
констатировали обширный инсульт. Виктор потерял речь и остался почти
недвижимым. Степан воспользовался ситуацией и не дрогнувшим голосом уверял, что
десять долларов принадлежат отцу. Причем делал он это настолько убедительно,
что даже Раиса Андреевна засомневалась.
Жизнь Разиной переменилась невероятно. Из
уважаемой учительницы и жены преуспевающего человека она превратилась в мать
уголовника и сиделку. Передачи в картонных ящиках, карамельки без бумажек и
сухари, тяжелый, спертый воздух дома, бесконечная стирка постельного белья…
Коллеги-преподаватели отводили глаза,
старательно делая вид, будто ничего не произошло. Раису Андреевну никто не
собирался выгонять с работы, но, когда она входила в учительскую, педагоги
начинали преувеличенно громко расхваливать новые постановки Театра на Таганке,
и Рая понимала, что пять минут назад они обсуждали ее ситуацию.
Темными бессонными ночами, посадив на грудь
мирно урчащую кошку, она напряженно думала. В памяти всплывали разные события.
Случай с кассиршей Светой, дочкой бывших соседей Людой и, наконец, жуткое
происшествие с Аленой Криволаповой. Сердце словно сжимала сильная рука, и даже
горячее кошачье тельце не согревало несчастную учительницу. Ей не давала покоя,
в сущности, одна мысль: а вдруг все, что говорили эти женщины, правда?
«Нет, – ужасалась она, прогоняя назойливые думы, – нет, ну зачем
Степе были нужны Светины деньги? Глупости! Люда забеременела невесть от кого, а
уж Алена просто беспардонная негодяйка…» Но червячок сомнений точил душу и гнал
сон.
Еще ее смущали письма из колонии. Степан писал
о том, как тяжело ему, совершенно невиновному, и рефреном звучала строчка,
начинавшаяся со слов: «Пришли побольше». Пришли побольше сигарет, чаю, сахара,
теплых вещей, ботинки… Ни разу не было вопроса: «А как отец?..» Либо: «Мама,
тебе не тяжело?»
