Райли сидит на туалетном столике, задумчиво склонив голову к
плечу.
— Нет у меня розового! — хмурюсь я.
Хоть раз могла бы она побыть серьезной? Нет, из всего нужно
устроить цирк.
— Ну, давай, помоги мне, часы тикают!..
Райли, щурясь, трет подбородок.
— Как по-твоему, этот цвет ближе к небесно-голубому или
к васильковому?
— Ладно, не надо ничего!
Я швыряю в сторону синий свитер и рывком натягиваю на голову
зеленый.
— Иди в синем.
Я замираю — нос, рот и подбородок укрыты пушистым вязаным
воротом, видны только глаза.
— Серьезно — синий подчеркивает цвет твоих глаз.
Смотрю на нее в упор, потом бросаю зеленый и беру тот,
который она посоветовала. Шарю в поисках блеска для губ и уже собираюсь его
накладывать, когда Райли вдруг спрашивает:
— Ну, так в чем дело-то? Муки выбора, потные ладошки,
косметика… Что происходит?
— Я не пользуюсь косметикой, — возражаю я и
внутренне сжимаюсь, потому что мой голос чуть не срывается на визг.
— Прости меня за формализм, Эвер, но блеск для губ —
это косметика. Совершенно точно! А ты, дорогая мои сестричка, явно нацелилась
им воспользоваться.
Блеск для губ летит в ящик. Я хватаю обычную гигиеническую
помаду, намазываю ее на губы тусклым восковым слоем.
— Ау? Не слышу ответа!
Крепко сжав губы, выхожу из комнаты и спускаюсь по лестнице.
Сестра тащится за мной.
— Отлично, будь по-твоему. Но угадывать ты мне не
помешаешь!
— Делай, что хочешь, — бурчу я, входя в гараж.
— Так, понятно, что это не Майлз — ты, безусловно, не в
его вкусе. И не Хейвен, потому что она не в твоем вкусе. Остается… — Райли
проскальзывает через запертую дверцу машины прямо на переднее сиденье, и я
стараюсь не вздрогнуть. — Да, вообще-то, этим твой круг друзей и
ограничивается, так что я сдаюсь. Ну, скажи мне!
Я открываю дверь гаража и забираюсь в машину более
традиционным способом. Завожу мотор, заглушая голос младшей сестры.
Она перекрикивает рев двигателя:
— Тут дело нечисто, я точно знаю. Уж извини, но ты
ведешь себя точно так же, как тогда, когда у вас что-то наклевывалось с
Брендоном. Помнишь, какая ты была нервная и мучилась паранойей? Все
сомневалась, любит — не любит, и так далее. Ну давай, скажи: кто этот
несчастный? Кто твоя следующая жертва?
При ее словах передо мной вдруг вспыхивает образ Деймена:
такой великолепный, такой неотразимый, полный сдержанной страсти, такой
осязаемый — хочется вцепиться в него и не отпускать. Но я только прокашливаюсь
и говорю, выезжая задним ходом из гаража:
— Никто. Мне никто не нравится. И даю тебе честное
слово: больше никогда не попрошу тебя о помощи.
* * *
Когда я наконец вхожу в класс английского, голова у меня
кружится, нервы ни к черту, ладони потеют — в общем, налицо все признаки,
которые перечислила Райли. А увидев, как Деймен разговаривает со Стейшей, я
добавляю к этому длинному списку еще и паранойю.
— Э-э… прошу прощения, — говорю я.
Сегодня вместо рюкзака Стейши дорогу загораживают
потрясающие длинные ноги Деймена.
А сам он как будто не слышит — сидит на краю ее парты и
вдруг, протянув руку, достает у нее из-за уха цветок.
Нераспустившуюся белую розу.
Свежий, чистый, сверкающий от росы бутон.
Стейша, получив цветок, визжит от восторга, словно ей
подарили бриллиант.
— Бо-оже! Какая красота! Откуда?..
Она пищит и размахивает розой, чтобы все-все увидали.
Я смотрю в пол, сжав губы, и на ощупь все прибавляю
громкость в плейере, пока не удается заглушить ее вопли.
— Дайте пройти, — говорю я вполголоса.
На мгновение встречаюсь взглядом с Дейменом и успеваю
уловить теплую искорку в его глазах. Тут же взгляд его становится ледяным.
Деймен отодвигается, давая мне дорогу.
Я иду к своему месту, переставляя ноги механически, как
зомби, как робот, — сначала одну, потом другую. Тупой автомат, неспособный
мыслить самостоятельно, который движется по заранее заданной программе. Сажусь
за парту, проделываю обычные рутинные действия: вынимаю из рюкзака тетрадь,
учебники, ручку, и делаю вид, будто не замечаю, как нехотя, нога за ногу,
Деймен идет к своему месту после того как мистер Робинс сделал ему замечание.
* * *
— Что за нафиг? — спрашивает Хейвен, отбрасывая
челку со лба и глядя прямо перед собой.
Из всех благих решений, принятых на Новый год, она сумела
осуществить одно-единственное — запрет на матерную ругань, и то только по одной
причине: «что за нафиг», по ее мнению, звучит смешнее.
— Я знал, что долго это счастье не продлится. —
Майлз качает головой, не сводя глаз с Деймена. Ну, конечно, смотри на него,
смотри! Подумаешь, чудо какое, с этим неотразимым обаянием, с волшебными
авторучками и дурацкими розами. — Я знал, что это слишком прекрасно, чтобы
быть правдой. Я так и сказал, еще в самый первый день, помните?
— Нет, — шепчет Хейвен, тоже неотрывно глядя на
Деймена. — Ничего я такого не помню.
— А я помню. — Майлз отпивает витаминизированную
воду из бутылки и встряхивает головой. — Я говорил. Просто вы не слышали.
Я пожимаю плечами, внимательно рассматривая свой сэндвич. Не
хочу влезать в очередной спор на тему «кто, что и когда говорил» и уж точно не
хочу смотреть на Деймена, Стейшу и вообще на всех, кто сидит за их столиком. Я
еще не пришла в себя после того как Деймен на английском, прямо посреди
переклички, протянул мне записку — только для того, чтобы я передала ее Стейше.
— Сам передавай, — огрызнулась я, даже не
притронувшись к записке.
Удивительно, как простой клочок бумаги может причинить
столько боли.
— Да ладно тебе, — сказал он и бросил мне записку
— та шлепнулась на стол, почти касаясь моих пальцев. — Обещаю, тебя не
поймают.
— Не в этом дело, — мрачно буркнула я.
— А в чем? — спросил он, глядя мне в лицо темными
глазами.
В том, что я не хочу притрагиваться к этой бумажке! Не хочу
знать, что она может рассказать мне. Потому что, как только мои пальцы коснутся
листка, я мысленно увижу то, что на нем написано — восхитительное, чудесное,
романтическое послание до последнего слова. Все равно я то же самое услышу в
мыслях Стейши, но там хоть будет небольшое утешение — можно себе сказать, что
она исказила смысл, приукрасила, домыслила своими дебильными мозгами. А если
дотронусь до бумажки, буду точно знать, что все это — правда, и вот этого я уже
не вынесу…
