Деймен хватает меня за руку, и у меня сразу все тает внутри.
— Что случилось? Нам было так весело! Я думал, тебе
понравилось…
Я прислоняюсь к низенькой кирпичной ограде и вздыхаю. Ноги
как резиновые, коленки подгибаются, и я чувствую себя совершенно беззащитной.
— Или ты просто притворялась?
Он сжимает мою руку и взглядом умоляет не сердиться.
Я уже проглотила наживку, я уже начинаю сдаваться, и тут
меня захлестывают воспоминания — о Хейвен, о нашем телефонном разговоре, о
странном исчезновении Деймена на шоссе… Выдергиваю руку и отступаю на шаг.
— Ты знал, что Трина тоже поехала в Диснейленд? —
В ту же секунду я понимаю, как зло и мелочно себя веду. Но раз уж эти слова
прозвучали, можно и продолжить. — Ты ничего не хочешь мне сказать? Может
быть, есть что-то, о чем мне нужно знать?
Я сжимаю губы и внутренне готовлюсь к худшему, но Деймен
отвечает, глядя мне в глаза:
— Трина меня не интересует. Мне нужна только ты.
Я смотрю в землю. Очень хочется ему поверить. Если бы все
было так просто!
Тут он берет меня за руку, и я понимаю, что все
действительно просто. Сомнения мгновенно куда-то исчезают.
— А теперь скажи, что ты чувствуешь то же самое, —
подсказывает он.
Я не знаю, что сказать. Сердце так колотится — наверное,
Деймену слышно. Я молчу слишком долго. Момент проходит, и Деймен, обняв за
талию, ведет меня к воротам.
Он улыбается мне.
— Все хорошо. Я тебя не тороплю. А пока я отведу тебя в
класс.
— Так ведь надо идти через учительскую. — Я
останавливаюсь и прищуриваюсь. — Ворота уже заперты, забыл?
Он качает головой.
— Ворота не заперты, Эвер..
— Извини, я только что пробовала их открыть. Они
заперты.
— Поверишь мне? — с улыбкой говорит Деймен. Я
молча смотрю на него.
— Что тебе стоит? Всего несколько шагов? Две потерянные
минуты? Все равно ты уже опоздала.
Я смотрю в сторону учительской, потом опять на Деймена и,
тряхнув головой, иду за ним к воротам — которые необъяснимым образом
оказываются открытыми.
— Я же видела! И ты видел! — Не понимаю, как это
получилось. — Я их еще подергала, они ни на дюйм не сдвинулись!
Деймен, смеясь, целует меня в щеку и подталкивает к воротам.
— Иди! И не волнуйся, мистер Робинс опять не в форме, а
у учительницы, которая его заменяет, в мозгах туман. Все будет хорошо.
— А ты? — спрашиваю я. Меня снова одолевает
паника,
Деймен пожимает плечами.
— А я — самостоятельный человек. Могу делать, что хочу.
— Да, но…
Я замолкаю, сообразив, что он не только номер телефона мне
не сказал. Я почти ничего не знаю об этом парне. Как же я могу чувствовать себя
с ним так спокойно, так нормально, когда все в нем совершенно ненормально? И
только отойдя на несколько шагов, я вдруг спохватываюсь — он же так и не
объяснил, что произошло вчера на шоссе.
Спросить я не успеваю — Деймен уже рядом со мной, он берет
меня за руку и говорит:
— Мне позвонили соседи. У меня сломалась поливальная
установка, и весь двор затопило. Я хотел тебя предупредить, но ты разговаривала
по телефону, и я не стал тебя отвлекать.
Я смотрю на наши руки: одна загорелая, другая бледная, одна
крепкая, другая слабая. Совсем не подходят друг другу…
— Иди! Я встречу тебя после школы, обещаю. — Он
улыбается и достает у меня из-за уха красный тюльпан.
***
Обычно я стараюсь поменьше вспоминать о своей прежней жизни.
Не думать о прежнем доме, о прежних ручьях, о прежней семье… обо мне — прежней.
Я научилась заранее предвидеть приступы, распознавать знаки: жжение в глазах, внезапную
нехватку кислорода, ошеломляющее чувство пустоты и отчаяния. Но иногда это
обрушивается без предупреждения, и я не успеваю приготовиться. И если такое
случается, то надо просто свернуться в комочек и ждать, пока все пройдет.
Что довольно сложно сделать посреди урока истории.
Мистер Муньос разливается насчет Наполеона, а у меня горло
перехватило, живот свело и в глазах щиплет с такой силой, что я бросаюсь к
двери, не обращая внимания на вопли преподавателя и хохот одноклассников.
Ослепнув от слез, сворачиваю за угол, судорожно втягиваю
ртом воздух. Внутри у меня — пустота, готовая схлопнуться в ничто. Я слишком
поздно замечаю Стейшу и врезаюсь в нее с разбегу, так что она хлопается на пол,
порвав платье.
— Какого… — Она тупо смотрит на разорванный подол,
а потом поднимает взгляд на меня. — Ты, сволочь, платье мне порвала,
дрянь, уродина психованная!
Стейша просовывает в дыру кулак, демонстрируя масштаб
повреждений.
Жаль, конечно, что так вышло, но мне сейчас не до Стейши.
Горе вот-вот сломает меня, и я не могу допустить, чтобы она это увидела.
Стейша хватает меня за руку, пытается встать. Через
прикосновение мне передается от нее такая черная и мрачная энергия, что я не
могу вздохнуть.
— К твоему сведению, платье было от дорогого
модельера! — Она стискивает мою руку, и я чуть не теряю сознание. —
Имей в виду, я это дело так не оставлю! Ты горько пожалеешь, что врезалась в
меня! Сто раз пожалеешь, что вообще пришла в нашу школу!
— Как Кендра? — Я внезапно выпрямляюсь.
И живот уже не так крутит.
Хватка Стейши слабеет, но она не выпускает мою руку.
— Ты ведь тогда подбросила наркотики в ее шкафчик.
Добилась, что ее исключили, ославила ее так, что поверили тебе, а не ей, —
пересказываю словами образы, возникшие в голове.
Стейша отталкивает мою руку и пятится назад. Кровь отхлынула
у нее от лица.
— Кто тебе рассказал? Ты тогда еще у нас не училась!
Я пожимаю плечами. Действительно, не училась, да разве в
этом дело?
— Кстати, это еще не все. — Я наступаю на Стейшу.
Душевная буря улеглась, испуг в глазах Стейши исцелил мое горе, как по
волшебству. — Я знаю, что ты списываешь на контрольных, воруешь деньги у
родителей, одежду в магазинах, крадешь у подруг — считаешь, что тебе все
позволено. Я знаю, что ты записываешь телефонные разговоры с Хонор и завела целый
архив ее имейлов и эсэмэсок на случай, если она вздумает пойти против тебя. Я
знаю, что ты кокетничаешь с ее отчимом — это, между прочим, отвратительно, но и
это еще не самое плохое. Я все знаю про мистера Барнса… или Барнума, как его
там? Неважно, ты поняла, о ком я. Твой учитель истории в девятом классе?
Которого ты попробовала соблазнить? А когда он не клюнул, стала его
шантажировать, грозилась все рассказать школьному начальству и его несчастной
беременной жене… — Я с омерзением качаю головой.
