— Так где мама и папа?
Может быть, если внимательно вглядеться, они появятся.
Райли с улыбкой взмахнула руками. Я широко раскрыла глаза.
— Хочешь сказать, они теперь ангелы?
Она скорчила рожицу и затрясла головой, держась за бока от
беззвучного смеха.
— Да ну тебя!
Я откинулась на подушки. Нахалка она все-таки, хоть и мертвая.
Но я не хотела с ней ссориться.
— Скажи хоть, как там, у вас? Вы, ну, это, живете на
небесах?
Райли зажмурилась, вытянула вперед руки, словно что-то
держала на ладонях, и вдруг прямо из воздуха возникла картина в резной
золоченой раме.
Там явно был нарисован рай. Все будто подернуто белесой
дымкой — густо-синий океан, изломанные скалы, золотистый песок, цветущие
деревья и туманный силуэт островка вдали.
Я спросила:
— А ты почему не с ними?
Райли пожала плечами. Картина исчезла, и сестра вместе с
ней.
* * *
В больнице меня продержали больше месяца — переломы,
сотрясение мозга, внутреннее кровотечение, синяки и порезы, да еще довольно
глубокая ссадина на лбу. Пока я там валялась, вся в бинтах и лекарствах, Сабина
занималась разными нерадостными делами: приводила в порядок наш дом,
организовывала похороны, паковала мои вещи перед великим переселением на юг.
Она попросила меня составить список всего, что я хочу взять
с собой. Перетащить из своей прекрасной прежней жизни в городе Юджин, штат
Орегон, в пугающую новую жизнь в Калифорнии, в городке под названием
Лагуна-Бич. А я не хотела ничего брать, разве только кое-что из одежды. Я не
могла вынести напоминаний о прошлом — как будто идиотская коробка со всяким
барахлом вернет мне семью.
Пока я была заперта в стерильных больничных стенах, меня
регулярно посещал психолог — не в меру старательный практикант в бежевом
кардигане и с планшеткой в руках. Каждый раз он начинал разговор с одного и
того же дурацкого вопроса: как я справляюсь со своей «глубокой утратой» — его
выражение, не мое. Затем он долго меня агитировал сходить в шестьсот
восемнадцатую комнату, где происходят консультации по преодолению горя.
Да я бы ни за что туда не пошла! Сидеть в кружке с другими
скорбящими, дожидаясь своей очереди подробно рассказать про самый страшный день
в моей жизни? Разве станет мне легче, если я при всех признаюсь в том, что
давно уже сама понимаю — что я не только виновата в случившемся, но еще и по
глупости, лени и непробиваемому эгоизму задержалась и отстала от своих по дороге
в вечность?!
* * *
Во время перелета из Юджина в аэропорт Джона Уэйна мы с
Сабиной почти не разговаривали. Я притворилась, будто это из-за горя и не до
конца залеченных ран, а на самом деле мне просто необходимо было хоть чуть-чуть
отстраниться от нее. Я знала о противоречивых чувствах Сабины. С одной стороны,
ей отчаянно хотелось поступить правильно, с другой — она против воли постоянно
думала: «Ну почему я?»
А я никогда не спрашиваю: почему я? Чаще всего я думаю:
почему не я, а они? Но и обижать ее не хотелось. Сабина столько для меня
сделала, так старалась обеспечить мне нормальный хороший дом — нельзя было
позволить ей понять, что все эти старания были напрасны. Что она могла бы
просто выбросить меня на ближайшую помойку — для меня это никакой разницы бы не
составило.
Езда на машине до нового дома слилась в сплошную полосу
моря, солнца и песка. Когда Сабина распахнула передо мной дверь моей комнаты, я
окинула помещение беглым взглядом и вяло промямлила что-то вроде «спасибо».
— Прости, мне нужно бежать, — сказала Сабина.
Она явно рвалась к себе в контору, где все четко
организовано, упорядочено и ничем не напоминает разбитый вдребезги душевный мир
изувеченного горем подростка.
Едва за Сабиной закрылась дверь, я бросилась на постель,
уткнулась лицом в ладони и наревелась от души.
Плакала, пока кто-то не сказал над ухом:
— Слушай, может, хватит, а? Хоть бы по сторонам
посмотрела! Плоский экран, камин, ванна с пузырями! Нет, ну ты чего?
— Ты, вроде, не можешь говорить?
Я перекатилась на спину и мрачно взглянула на сестру — она,
кстати, была одета в розовый тренировочный костюм, золотые кроссовки «Найки» и
кукольный парик цвета фуксии.
— Еще как могу, не смеши! — скорчила гримаску
Райли.
— А как же в прошлые разы… — начала я.
— Ну, прикалывалась просто. Что теперь меня,
расстрелять? — Она прошлась по комнате, провела рукой по краю стола,
потрогала новый лэптоп и сидиром-плейер — наверное, их сюда положила
Сабина. — Сколько у тебя всего, даже не верится! Так нечестно! — Она
нахмурилась, уперев руки в бока. — А ты даже не ценишь! На балконе еще не
была? Знаешь, какой оттуда вид?
— Вид меня не волнует, — отрезала я, сурово
скрестив руки на груди. — Нет, ну как же ты меня обманула — притворилась,
что не можешь говорить, а я и поверила!
Райли только засмеялась.
— Ничего, переживешь!
Она раздернула занавеси на окне и принялась, пыхтя, отпирать
стеклянные двери.
— А где ты берешь одежду? — спросила я,
рассматривая ее с ног до головы. Мы как-то незаметно вернулись к нашей обычной
манере разговора, с бесконечными придирками и препирательствами. — Сначала
ты была в моем, а теперь спортивный костюм какой-то — мама тебе этого точно не
покупала.
Сестра засмеялась.
— Как будто мне нужно мамино разрешение! Я захожу на
громадный небесный склад и беру все, что захочу! Бесплатно, — с улыбкой
прибавила она.
— Правда, что ли? — Я широко раскрыла глаза и
подумала: «Неплохо устроилась».
Райли только мотнула головой и поманила меня к себе.
— Иди сюда, посмотри, шикарный вид!
И я пошла. Встала с кровати, утерла глаза рукавом, шагнула
мимо младшей сестрички на выложенный плитками пол балкона — и застыла, пытаясь
осмыслить открывшийся мне пейзаж.
— Это что, шутка такая?
Вид с балкона в точности повторял картину в золоченой раме,
изображающую рай — ту, что Райли показывала мне в больнице. Я повернулась к
сестре, но она уже исчезла.
Глава 4
Райли помогла мне вернуть воспоминания. Она без конца
рассказывала какие-то истории о нашем детстве, вспоминала прошлую жизнь и наших
прежних друзей, и постепенно все проступало у меня в памяти. А еще она помогла
мне понять вкус жизни в Южной Калифорнии. Она так самозабвенно восторгалась
моей шикарной комнатой, блестящим красным автомобилем с откидным верхом,
великолепными пляжами и новой школой, что я поневоле начала понимать — пусть
это не та жизнь, какой мне хотелось бы, все же и у нее есть свои достоинства.
