— Все это, конечно, очень мило, но я-то понимаю, что
говорили вы обо мне. А знаете что? Я сегодня такая счастливая, что даже не
обижаюсь!
Я пытаюсь остановить Хейвен: водку я зареклась пить после
того как в летнем лагере Рейчел протащила контрабандой выпивку в нашу палатку,
и меня потом всю ночь выворачивало наизнанку. Но, едва коснувшись руки
Хейвен, я застываю от ужаса, потому что у меня в мозгу возникает картинка:
календарный листок, на котором красным кружком обведена дата: двадцать первое
декабря.
— Да успокойся ты уже! Научись хоть немного радоваться
жизни! А что ж вы не спрашиваете, почему я такая счастливая?
— Да ты и так расскажешь, — отвечает Майлз,
отодвигая от себя тарелку.
Он съел все белковые ингредиенты, а прочее оставил на корм
голубям.
— Ты прав, Майлз, ты абсолютно прав! Хотя мне было бы
приятно, если бы вы спросили. В общем, звонила Трина. Она все еще в Нью-Йорке,
носится по магазинам. Даже для меня накупила всякого разного, можете себе
представить? — Хейвен восторженно смотрит на нас. Не дождавшись реакции,
морщится и продолжает: — В общем, она просила передать вам привет, а вы даже не
ответили. И не думайте, что она об этом не знает! Но скоро она вернется и
устроит совершенно шикарный вечер, и меня тоже пригласила, вот! Я просто
дождаться не могу!
— Когда это будет? — спрашиваю я, стараясь, чтобы
по голосу нельзя было догадаться, как я напугана.
А что, если вечеринка назначена на двадцать первое декабря?
Хейвен, улыбаясь, качает головой.
— Извините, ребята, не скажу. Я обещала не говорить.
— Почему? — спрашиваем мы в один голос.
— Потому что это эксклюзивный вечер, только для
приглашенных, и незваным гостям вход воспрещен.
— Вот, значит, кто мы для тебя? Незваные гости?
Хейвен пожимает плечами и отпивает сразу чуть не половину
стакана.
— Неправильно это! — говорит Майлз. — Мы твои
лучшие друзья, ты обязана все нам рассказывать!
— Нет, не могу, — отвечает Хейвен. — Я слово
дала. И вообще, я, кажется, сейчас лопну от волнения!
Хейвен сидит передо мной, вся раскрасневшаяся, такая
счастливая, а мне страшно за нее, но голова так болит, и глаза опять слезятся,
и ее аура смешивается с аурами других людей, и я ничего не могу прочитать.
Отпиваю из стакана, совсем забыв про водку. Огненная
жидкость льется в горло, бежит по жилам, от нее ведет голову.
Хейвен встревоженио смотрит на меня.
— Тебе нехорошо? Смотри, поосторожней. Может у тебя еще
не совсем прошло?
— Что не совсем прошло? — прищуриваюсь я, отпивая
еще и еще. С каждым глотком я впадаю в какое-то отупение.
— Да грипп, тот самый, с температурой и бредом!
Помнишь, ты в школе потеряла сознание? Я еще тогда сказала: так оно и
начинается, с тошноты и головокружения. Только пообещай, что расскажешь, когда
начнутся сны, они удивительные!
— Какие сны?
— Разве я не рассказывала?
— Не в подробностях.
Я снова делаю глоток. Странно: в голове туман, а в то же
время вроде как прояснилось. Посторонние видения, звуки, чужие мысли отступают,
уходят на второй план.
— Сны совершенно безумные! Ты только не злись — один
раз мне снился Деймен. Но ты не думай, ничего такого не было! Сон был совсем не
эротический. Скорее, Деймен как будто меня спасал. Вроде, он сражался с силами
зла за мою жизнь. Чудеса, вообще-то… — Она смеется — Кстати о Деймене —
Трина видела его в Нью-Йорке.
Мне вдруг становится холодно, несмотря на алкогольный жар в
крови. Но со следующим глотком холод отступает, а с ним и боль, и тревоги.
Так что делаю еще глоток.
И еще.
Потом я оглядываюсь на Хейвен и спрашиваю:
— А зачем ты мне рассказываешь?
Хейвен пожимает плечами.
— Трина просила.
Глава 28
На обратном пути мы запихиваемся в машину Хейвен, заезжаем к
ней домой, чтобы заново наполнить фляжку, и едем в город. Оставив машину на
стоянке, набиваем полный счетчик двадцатипятицентовых монет и отправляемся
шататься по улицам, обнявшись и горланя песню: «Позвони, как
протрезвеешь!», — причем дико фальшивим, а прохожие шарахаются от нас, как
от чумы.
Мы проходим мимо книжного магазинчика, где в витрине —
реклама книг о парапсихических явлениях, но я только морщусь и отвожу глаза.
Какое счастье, что я больше не принадлежу к этому миру! Алкоголь избавил меня
от цепей, я свободна!
Переходим улицу, бредем мимо отеля «Лагуна» и в конце концов
кучей валимся на песок — не разобрать, где чьи ноги и руки. По очереди передаем
друг другу фляжку и впадаем в глубокую печаль, когда выпивка заканчивается.
— Вот свинство! — бормочу я, запрокидывая голову и
постукивая по донышку фляги, чтобы выбить из нее последние капли.
— Да ладно, не напрягайся так, — советует
Майлз. — Сиди себе и радуйся солнышку.
А я не хочу сидеть на месте! И я, конечно, радуюсь, но мне
хочется, чтобы эта радость продолжалась. Я хочу быть уверена, что
парапсихические кандалы не вернутся.
— Пошли ко мне? — предлагаю я, еле ворочая языком.
Надеюсь, что Сабина еще на работе, и мы сможем употребить
водку, оставшуюся с Хэллоуина.
Хейвен качает головой.
— У меня нет сил! Я, наверное, брошу машину и домой
поползу пешком.
— А ты, Майлз?
Я смотрю на него с мольбой. Не хочу, чтобы праздник
окончился! Я впервые чувствую себя такой легкой, такой свободной, такой
нормальной… Впервые с тех пор, как Деймен уехал.
— Не могу, — отказывается Майлз. — Семейный
обед. Ровно в семь тридцать. Можно без галстука. Смирительная рубашка
обязательна.
Смеясь, он падает на песок. Хейвен спотыкается о него и
падает рядом.
— А мне что делать?
Скрестив руки на груди, сердито смотрю на своих друзей. Мне
обидно, что я осталась в стороне, а они тут хохочут и возятся на песке, и обо
мне совсем не вспоминают.
***
На следующее утро, хоть я и проспала, первая мысль, как
только я открываю глаза: голова не болит!
По крайней мере, не так, как обычно.
Переворачиваюсь на другой бок, свешиваюсь с кровати и
вытаскиваю из-под нее припрятанную с вечера бутылку водки. Делаю хороший,
основательный глоток, и, зажмурившись, ощущаю, как в горло льется
восхитительное тепло, обволакивающее и приглушающее все чувства.
А когда в комнату заглядывает Сабина, узнать, проснулась ли
я, я с восторгом вижу, что ее аура исчезла!
