По крайней мере, если смотреть с точки зрения расчетливой,
бессердечной садистки.
Итак, благодаря стараниям Стейши, Хонор и директора Бакли
мне завтра не нужно идти в школу. И послезавтра. И после-послезавтра. А значит,
весь дом в моем распоряжении, целый день, с утра до вечера, и можно напиваться
в свое удовольствие, пока Сабина пропадает на работе.
Потому что я нашла наконец способ обрести покой и никому не
позволю встать у меня на дороге.
— И давно это продолжается? — спрашивает Сабина,
явно не зная, как ко мне подступиться. — Что же мне теперь, прятать от
тебя спиртное? Запереть тебя? Эвер, я к тебе обращаюсь! В чем все-таки дело?
Что с тобой происходит? Хочешь, я договорюсь, чтобы с тобой побеседовал
специалист? Я знаю прекрасного психотерапевта, он работает с людьми,
пережившими утрату…
Я чувствую на себе ее взгляд, полный искреннего
беспокойства, и все равно вместо ответа закрываю глаза и притворяюсь, будто
сплю. Я не могу ничего объяснить, не могу ей открыть неприглядную правду об
аурах, видениях, призраках и бессмертных бойфрендах. Хоть Сабина и пригласила
на праздник гадалку-экстрасенса, она сделала это в шутку, для развлечения.
Сабина — человек левого полушария, рациональный, организованный, у нее все
разложено по полочкам, она следует черно-белой логике и не признает полутонов.
И если бы у меня хватило глупости доверить ей тайны моей жизни, она бы тогда не
просто устроила мне беседу «со специалистом». Она бы меня в психушку засадила —
и надолго.
***
Сабина, как и обещала, перед уходом на работу спрятала все
спиртное. Ну, я дождалась, пока она уедет, спустилась в кладовку и вытащила
бутылки с водкой, оставшиеся от Хэллоуина — Сабина их затолкала на дальнюю
полку и благополучно забыла. Переправив их к себе в комнату, я плюхаюсь на
кровать в полном восторге от чудесной перспективы: целых три недели не ходить в
школу! Двадцать один день роскошного безделья — словно миска сметаны перед
обожравшимся котом. На одну неделю меня отстранили от занятий в виде наказания,
а потом очень кстати начинаются зимние каникулы. И я собираюсь насладиться
каждой минуткой, проводя ленивые неспешные дни в навеянном водкой тумане.
Я откидываюсь на подушки и отвинчиваю крышечку с бутылки. Не
нужно торопиться. Я буду смаковать каждый глоточек, чувствовать, как алкоголь
стекает в горло и растворяется в крови. Не надираться, не глушить, не
выхлебывать залпом. Алкоголь должен поступать в организм небольшими порциями,
медленно и непрерывно, пока в голове не прояснится и окружающий мир не
сделается ярче. Это будет совсем другой, счастливый мир. Без воспоминаний. Без
потерь.
Жизнь, в которой я не буду видеть ничего лишнего.
Глава 29
Утром двадцать первого декабря я спускаюсь по лестнице и,
несмотря на головокружение, опухшие глаза и общее состояние похмелья, варю
весьма недурной кофе и готовлю завтрак. Сабина должна уехать на работу в
уверенности, что дома все в порядке — тогда я смогу запереться у себя в комнате
и вновь окунуться в алкогольный туман.
Я слышу, как отъезжает ее машина, и в ту же секунду высыпаю
в унитаз хрустящие колечки из пяти видов полезных злаков. Поднимаюсь наверх,
достаю из-под кровати бутылку и отвинчиваю крышечку, предвкушая, как по всему
телу разольется приятное тепло, стирая боль, унося прочь страхи и тревоги.
Только вот почему-то я все время оглядываюсь на календарь,
который висит над письменным столом. Сегодняшняя дата упрямо лезет в глаза,
вопит, размахивает руками и локтем тычет под ребра. Я встаю, подхожу ближе,
вглядываюсь в пустую клеточку: никаких обязательств, никаких назначенных
встреч, не день рождения чей-нибудь. Только надпись мелким шрифтом: «Зимнее
солнцестояние». Бог знает, почему издателям календаря эта дата показалась
важной — мне она ничего не говорит.
Я снова плюхаюсь на постель, откинув голову на груду
подушек, и делаю очередной продолжительный глоток из бутылки. Закрываю глаза,
наслаждаясь тем, как внутри разливается восхитительное тепло, согревая тело и
успокаивая разум — Деймену это удавалось сделать только одним только взглядом.
Делаю еще глоток, и еще — слишком торопливо, слишком
безоглядно, совсем не так, как планировалось. Но я хочу стереть некстати
ожившее воспоминание и потому продолжаю надираться, глушить, выхлебьвать
залпом, пока образ Деймена не начинает, наконец, тускнеть и гаснуть. Вот теперь
можно вздохнуть спокойно.
***
Когда я просыпаюсь, меня переполняет самое теплое, самое
мирное ощущение в мире — ощущение всепоглощающей любви. Словно я купаюсь в луче
золотого света. Так хорошо, так уютно и безопасно… Я хочу остаться здесь
навсегда. Зажмурив глаза, стараюсь продлить этот миг, но вдруг какое-то
легчайшее прикосновение щекочет мне нос, и я, снова открыв глаза, резко сажусь
на постели.
Грудь сжимает, я никак не могу справиться с оглушительным
стуком сердца: на подушке лежит одинокое черное перо.
То самое черное перо, которое я воткнула в волосы на
Хэллоуин, когда надела костюм Марии-Антуанетты.
Которое Деймен взял на память!
Я знаю — он был здесь!
Гляжу на часы. Неужели я так долго спала? И тут я вижу
картину, которую когда-то сунула в багажник. Сейчас она стоит возле дальней
стены, и мне хорошо ее видно. Я ожидала увидеть выполненную Дейменом копию
«Женщины с желтыми волосами», но вместо нее на холсте бледная белокурая девушка
бежит в тумане по длинному темному ущелью.
Точно такому, как в моем сне.
Хватаю куртку, сую ноги в первые попавшиеся шлепанцы и мчусь
в комнату Сабины. Вытаскиваю из ящика стола ключи от машины, бегу вниз по
лестнице и дальше, в гараж — сама не представляя, куда я спешу и зачем. Знаю
только, что мне совершенно необходимо туда попасть, куда — пойму, когда увижу
это место.
Я еду на север по шоссе Пасифик-кост, по направлению к
«Лагуне». Продираюсь через обычные здешние пробки, сворачиваю на Бродвей,
кое-как объезжая пешеходов. А вырвавшись, наконец, из густонаселенной части
города, жму на газ и дальше еду, руководствуясь инстинктом. Оставив далеко
позади городской центр, подрезаю встречную машину и торможу на стоянке около
заповедника. Сунув в карман ключи и мобильник, бегу по тропе через лес.
Волнами накатывает туман, становится трудно видеть. Какая-то
часть сознания подсказывает, что надо вернуться домой, что бегать здесь одной,
в темноте — безумие, но я не могу остановиться. Ноги сами несут меня вперед, и
мне не остается ничего другого, кроме как следовать за ними.
Дрожа от холода, прячу руки в карманы и бегу, спотыкаясь,
дальше. Не представляю, куда. Как добегу — узнаю.
Под ногу попадает камень, и я падаю, вскрикнув от боли.
Раздается звонок мобильника, и я приглушаю свои вопли до жалобного скулежа.
— Да? — говорю я, кое-как поднимаясь на ноги и
дыша часто и неглубоко.
