— Если уж это чья-то вина, так папина, потому что всем
известно: нельзя пытаться объехать выскочившее на дорогу животное. По правилам
полагается его задавить и ехать дальше. Но мы с тобой знаем, что папа так
сделать не мог. Он попытался спасти нас всех, и в итоге спас одного оленя. Но
если так посмотреть, то, может, олень виноват. Зачем он выскочил на дорогу?
Нечего ему там было делать, жил бы себе в лесу. А может, виновато дорожное
ограждение — могло бы быть и покрепче. А может, фирма-производитель виновата,
что в машине руль подвел и тормоза отказали. А может… — Она
останавливается и смотрит на меня. — В общем, никто не виноват. Просто —
случилось, и все. Так суждено.
Я давлю рыдания. И хотела бы поверить, но не могу — знаю
правду.
— Все мы это знаем, и все с этим смирились. Теперь и
тебе пора понять — и принять. Видно, тогда просто твое время не пришло.
Пришло! Мое время пришло. Только Деймен сжульничал и меня
вернул обратно.
Я судорожно сглатываю и смотрю на экран. Передача Опры
Уинфри закончилась, и вместо нее на экране появился доктор Фил с блестящей
лысиной и очень большим ртом, который никогда не закрывается.
— Помнишь, я стала такой полупрозрачной? В общем, тогда
я готовилась перейти через мост. Каждый день я подбиралась все ближе к той
стороне. Но когда я уже совсем надумала перейти… В общем, мне показалось, что
тогда я была тебе особенно нужна. Я не могла тебя бросить… и сейчас не могу.
Я так хочу, чтобы она осталась со мной! Но я уже отняла у
нее жизнь, так неужели отберу еще и посмертие?
— Райли, тебе пора, — шепчу я тихо-тихо и словно
надеюсь, что она не услышит.
Но как только прозвучали эти слова, я понимаю, что они —
правильные. Поэтому я повторяю еще раз, погромче, с глубокой убежденностью.
— Я думаю, тебе нужно идти.
Говорю и сама не верю своим ушам.
Райли встает. Глаза у нее печальные, на щеках блестят
слезинки.
Я с трудом проглатываю комок в горле.
— Ты даже не представляешь, как ты мне помогла. Не
знаю, что бы я без тебя делала. Только благодаря тебе я находила в себе силы
вставать по утрам и кое-как переставлять ноги. Но сейчас мне лучше, и тебе
пора…
Я не могу продолжать, захлебнувшись собственными словами.
Райли улыбается.
— Мама говорила, что рано или поздно ты отправишь меня
обратно.
Я смотрю на нее, не понимая, что это значит.
— Она сказала: когда-нибудь твоя сестра наконец
повзрослеет и поступит так, как надо.
И тут мы обе закатываемся хохотом. Мы смеемся над
абсурдностью всей ситуации. Над любимой маминой фразой: «Когда-нибудь ты,
наконец, повзрослеешь и…» — вписать нужное. Мы смеемся, чтобы хоть как-то
разрядить атмосферу и смягчить боль расставания. Смеемся, потому что это так
чертовски приятно.
А когда наш смех стихает, я смотрю на Райли и говорю:
— Ты ведь будешь иногда заглядывать, чтобы сказать
«привет»?
Она качает головой и отводит глаза.
— Вряд ли ты сможешь меня увидеть. Ты ведь не видишь
маму и папу.
— А Летняя страна? Там я смогу тебя увидеть?
Я думаю про себя: можно пойти к Аве, попросить, чтобы она
научила меня снимать щит. Чтобы можно было навещать Райли в Летней стране, ни
для чего другого! Она пожимает плечами.
— Не знаю. Не уверена. Но я постараюсь послать тебе
какой-нибудь знак, чтобы ты знала, что у меня все в порядке.
— Какой знак? — пугаюсь я, увидев, что Райли уже
начинает становиться прозрачной. Я не ждала, что это будет так скоро. —
Откуда я узнаю, что это от тебя?
— Узнаешь, не волнуйся!
Она улыбается, машет рукой на прощание и растворяется в
воздухе.
Глава 36
Как только Райли исчезает, во мне что-то ломается. Я реву в
три ручья — хоть и понимаю, что поступила правильно, а все-таки хочется, чтобы
не было так чертовски больно. Какое-то время я сижу, скрючившись, на диване,
вспоминаю, что сказала Райли об аварии — что это не моя вина. Я очень хочу ей
верить — и не могу. Я знаю, что это неправда. В тот день оборвались четыре
жизни, и все из-за меня.
Из-за дурацкого свитера цвета морской волны.
***
— Я куплю тебе другой свитер, — сказал тогда папа,
и наши глаза встретились в зеркальце заднего вида. Две пары глаз одинакового
голубого оттенка. — Если сейчас вернуться, мы как раз попадем в час пик.
— Это мой любимый свитер! — ныла я. — Нам их
выдали в лагере! В магазине такого не купишь.
И я надулась, чувствуя, что победа близка.
— Он тебе действительно позарез нужен?
Я кивнула. Папа, вздохнув, покачал головой и повернул
машину. Наши взгляды снова встретились в зеркальце, и в эту секунду на дорогу
выскочил олень.
***
Я очень хотела поверить в то, что говорила Райли, и
приспособить свое сознание к этой новой точке зрения. Но, поскольку я знаю
правду, вряд ли мне это когда-нибудь удастся.
Вытирая слезы, я вдруг вспоминаю слова Авы. Если с сестрой
мне надо было попрощаться, значит, с Дейменом — не надо?
Я оглядываюсь на леденец с запиской, который я положила на
стол, и ахаю: конфета превратилась в тюльпан.
Огромный блестящий красный тюльпан.
Я бросаюсь к себе в комнату, ставлю на кровать лэптоп и
запускаю поисковик.
На страничке, посвященной языку цветов, нахожу вот что:
«В девятнадцатом веке каждому цветку приписывали
определенный смысл. Из цветов составляли целые послания. Вот несколько
значений…»
Я прокручиваю алфавитный список, ища глазами слово
«тюльпан», и у меня перехватывает дыхание, когда я читаю:
«Красный тюльпан — вечная любовь».
Для смеха я нахожу «белые розы» и начинаю громко смеяться.
«Белые нераспустившиеся розы — сердце, не знающее любви;
сердце, неспособное любить».
***
Теперь я понимаю, что Деймен все время испытывал меня. Он
хранил про себя свою огромную, потрясающую тайну и не знал, как мне рассказать
— приму ли я такую перемену в своей жизни или прогоню его прочь.
Флиртуя со Стейшей, он хотел вызвать у меня хоть
какую-нибудь реакцию, чтобы подслушать мои мысли и понять, как я к нему
отношусь. А я так хорошо научилась врать себе практически во всем, что в
результате запутала нас обоих.
Конечно, я не одобряю того, что он делал, но ведь сработало!
А теперь мне только нужно произнести вслух заветные слова, и он появится передо
мной. Потому что я люблю его. Я никогда не переставала его любить. Я любила его
с самого первого дня. Любила даже тогда, когда клялась, что ненавижу. Ничего не
могу поделать — я люблю. И хотя его бессмертие — дело весьма сомнительное, в
Летней стране действительно было здорово. А если Райли права и в самом деле
существует такая вещь как судьба, так может, это и к нам относится?
