— Понятно, — сказал муж.
— Мы не все рассказываем прессе, — продолжил Мартен. — Но вам я могу сообщить некоторые подробности — при условии, что дальше это никуда не пойдет. Мы полагаем, что убийца работает на стройке, весит чуть больше восьмидесяти килограммов, носит обувь с металлическими каблуками и знает, где раздобыть материалы, используемые при сооружении бассейнов.
— Так вот почему ваша коллега расспрашивала меня, не принимал ли я участия в строительстве бассейнов! — воскликнул мужчина. — Я сказал, что нет, не принимал. Но если он строитель… Возможно, он видел Армель, когда она заходила ко мне на стройку… Зачем только я разрешил ей приходить!
Свояченица накрыла его руку своей. Она до сих пор не произнесла ни слова, судя по всему погруженная в какие-то свои мысли. Но Мартену вдруг показалось крайне важным выяснить, что это были за мысли. И он задал ей этот вопрос.
Она немного покраснела под его взглядом, и на ее лице мелькнула печаль.
— Я все время думаю о том, что Армель сказала мне примерно за неделю до того, как… В общем, до того. Не знаю, имеет ли это значение. Мы разговаривали о своем возрасте. О том, что такое привлекательность. — Она покосилась на зятя. — Болтали всякие глупости. И вдруг она говорит, что на улице за ней следил какой-то мужчина. Ну, ей так показалось. И ее это развеселило.
Мартена вдруг охватило волнение.
— А еще что-нибудь она говорила? — спросил он, стараясь, чтобы его голос звучал ровно и нейтрально.
— Нет, не припоминаю…
— Попытайтесь вспомнить, — сказал он холоднее и суше, чем хотел. — Этот мужчина к ней приставал?
— Нет, точно нет. Она бы мне сказала, а я бы запомнила.
— После того случая она видела его еще раз?
— Не знаю… Вы думаете, это важно?
— Она не описала его?
— Да нет… Ну так, в общих чертах. Лет тридцати, довольно приятной наружности. Это-то ее и позабавило. Понимаете, она его не испугалась, ну ни капельки. Просто решила, что приглянулась этому парню, а подойти и заговорить с ней он не решился.
Мартен откинулся в кресле, сдержав готовый вырваться горестный вздох. Вот так всегда. Каждый раз одно и то же. Стоит забрезжить хоть какой-то надежде — хоп! — и она развеялась как дым. Все бессмысленно.
Вскоре они ушли. Мартен пообещал сразу сообщить им, если в деле появятся новые данные.
Едва открыв дверь квартиры, он понял, что Изабель ушла.
Черкнув на его же записке пару строк: «Папочка, целую тебя. Спасибо за все. Скоро позвоню».
Он представил себе, как она одна-одинешенька сидит в очереди к врачу, и у него сжалось сердце. Или все уже позади? Он хотел бы быть рядом с ней, но она этого не пожелала. Даже знай он, где она сейчас, он не мог помчаться к ней, нарушив ее волю.
Может, позвонить Марион, мелькнула мысль, но он решил этого не делать. Наверное, она устала от перелета, и вообще… Если быть честным с самим собой, ему требовалось хорошенько все обдумать.
Какие чувства он питает к Марион? Каждый раз, думая о ней и об их встречах, он испытывал возбуждение. Но за все те дни, что она была в отъезде, он ни разу не поймал себя на том, что скучает по ней. Ревновал ли он ее? Да нет, не ревновал. Понимая, что в своих журналистских командировках она может завязать массу знакомств, не говоря уже о коллегах, он вообще не заморачивался на эту тему. Если он кого и ревновал, так это Мириам.
Впрочем, нет, не совсем так. Он не позволял себе проявлять ревность по отношению к Марион, поскольку знал, что не имеет на нее никаких прав. Собственно, и на Мириам тоже. Или все же имеет? Уф, как это все сложно. Все дело заключалось в том, что Марион пока что по-настоящему не вошла в его жизнь. А он до сих пор не обрел уверенности в том, что хочет, чтобы она в нее вошла. Любой роман развивается по своим законам. Обладает собственной динамикой движения и своим направлением. Оно бывает центробежным или центростремительным. Пока что их отношения с Марион двигались скорее центростремительно. Они постепенно сближались, пусть и очень медленно, даже если ее последний отъезд застопорил этот процесс.
Каким-то шестым чувством он догадывался, что окончательное решение будет зависеть не от него. Может, оно и к лучшему, сказал он себе.
Изабель не прикоснулась к закупленным им продуктам. Усевшись перед телевизором, он поужинал яичницей и половинкой авокадо, с мимолетной тоской подумав об уровне холестерина у себя в крови.
Немного посмотрел, не пытаясь вникнуть в сюжет, детектив, затем пощелкал пультом и остановился, попав на симпатичную дикторшу испанского телевидения — брюнетку со светлыми глазами. С минуту силился понять, о чем она говорит, после чего выключил телевизор.
Принял душ и лег в постель. Интересно, где сейчас убийца, думал он, и что делает. Бродит в поисках новой жертвы? Или сидит дома, снедаемый угрызениями совести, и готовится к тому, чтобы пойти и сдаться в полицию? Если б только в этом деле появился хоть какой-то просвет! Хоть что-нибудь, помимо бесполезных улик!
Где-то в глубине души Мартен желал — и это обстоятельство угнетало его, — чтобы произошло второе убийство, потому что тогда все изменилось бы. Две жертвы вместо одной задают направление расследованию точно так же, как две точки на плоскости позволяют провести линию. Конечно, возникнут сложности, давление на него усилится, но он наконец-то сможет сдвинуться с мертвой точки.
Засыпая, он думал о Мириам и ее проблеме с сотрудницей — потенциальной самоубийцей. Чем он мог ей помочь? Молодые, полные сил женщины гибнут от руки убийцы, тогда как другие мечтают свести счеты с жизнью. Ну разве не абсурд? Он совершенно забыл о том, что обещал ей навести справки о людях, чьи фамилии она ему сообщила. И дал себе слово, что сделает это при первой же возможности.
Мартен проснулся среди ночи, охваченный ужасом. Он на четвереньках стоял на кровати, хватая ртом воздух. На него со всех сторон наваливалась какая-то безразмерная ватная тьма, глушившая все звуки. Он был один в черной пустоте без начала и конца, словно лежал в могиле, погребенный под сотнями метров земли и камней…
Самым страшным в этих приступах было то, что он, обливаясь холодным потом и слыша бешеный стук сердца, вдруг обретал немыслимую проницательность и понимал: настоящий, реальный мир — это и есть вот эта глыба мрака, которой нужно одно — раздавить, расплющить тебя, и рано или поздно она своего добьется. Все остальное — свет, любовь, работа, размышления, красота — не более чем созданная твоим собственным мозгом хрупкая иллюзия, которая в доли секунды развеется, поглощенная бездной мглы.
Он собрался с силами и, пытаясь побороть панику, стал прислушиваться к обычным ночным шумам, отчаянно ища в бешеном калейдоскопе мыслей образ, за который мог бы зацепиться, — смешной или эротический, но живой и полнокровный, чтобы с его помощью заткнуть черную дыру, в которую его утягивало. Это была трудная борьба, но он знал, что в очередной раз победит, потому что если его окончательное уничтожение и запланировано, то случится оно не сегодня. Образ понемногу сформировался, и он напрягся, чтобы не дать ему раствориться: они с Изабель плещутся в холодной прозрачной воде и брызгаются друг на друга. Затем в сознании неожиданно возникла еще одна картинка, которую он воспринял с благодарностью, — налитые груди Лоретты, колыхавшиеся у него под носом.
