— Зато я знаю, — огрызнулась Алкиона, — и ничего хорошего это не сулит. Еще одну курицу! — Снова брызнула кровь. — Так это что же, будет война?
— Я видел войну. Я видел войну на земле и на море. Я видел кровь, струящуюся из раненых. Я видел тела, валяющиеся в грязи. Я видел разрушенные города. Я видел голодающих детей. Я видел отчаяние матерей и жен…
[69]
В ответ я говорю: пусть они только попробуют
[70]
.
— Все веселее и веселее. Еще одну курицу!
— Это будет последняя.
— Ты просто пиши там и не мешайся, ладно? А что, эти беды совсем уже близко? — спросила Алкиона у титана. — Или ты видишь их в будущем?
— Куриная кровь очень жиденькая штука, — пророкотал титан.
— Вот уж не знала.
— Как же долго торчу я здесь и все сохну и сохну. Ну как же хочется чего-нибудь покрепче.
— Жизнь — штука тяжелая.
— Когда-то я извлекал кровь из миллионов таких, как ты. Толпы и толпы сходились ко мне на ладонь, а я давил их, как зерна граната, и выжимал из них сок. Я пил и пил, и даже того, что проливалось у меня мимо рта, хватило, чтобы сделать горы красными, а моря темными, как вино.
— Отвечай на мой долбаный вопрос. То, что ты видишь, оно уже близко? Или только когда-то будет?
Огромные каменные глаза медленно развернулись в орбитах и взглянули на Вилла с Алкионой. Затем с той же медлительностью они развернулись назад.
— Оно уже здесь.
Огромное каменное лицо вновь застыло в неподвижности.
Вилл выключил диктофон.
В приступе ярости Алкиона сшибла ногой с балкона куриные трупики и швырнула вслед за ними пустую корзинку.
— Ну всегда, всегда одно и то же — высокопарные слова, которые ровно ничего не значат, и зловещие предупреждения об угрозах, неизвестно каких и неизвестно откуда! Теперь мне придется угробить добрых три дня, сочинять отчеты, из которых вроде бы получится, что мы тут что-то действительно узнали, а не плюхнулись мордой в лужу. Не знаю, почему бы нам просто не прикрыть нашу долбаную лавочку. — Она вспрыгнула в седло и протянула руку Виллу. — Залезай.
— Подожди — Вилл достал швейцарский армейский нож, резанул по своей левой ладони косой крест и смочил брызнувшей кровью серые каменные губы. — Это не слишком много, — сказал он, — но ничего лучшего у меня нет, да и ты ничего лучшего быстро не добудешь.
Медленно, очень медленно губы всосались в рот — будь они из обычной плоти, это имело бы вполне определенный сладострастный оттенок — и столь же медленно вернулись в прежнее положение, уже облизанные начисто.
— В тебе есть смертная кровь, — сказал титан.
— Я знаю. Но кормил я тебя совсем не ради этого.
— И темная сила. Ты считаешь, что обуздал ее, но это не так. Чудовище залегло в твоих потаенных глубинах и набирает силу.
— И не ради этого.
В огромных серых глазах появился злобный отблеск.
— Тогда спрашивай.
— Возможно, я хочу большего, чем мне положено, — начал Вилл, — но мне это ровно по хрену. Да мне и все ровно по хрену, кроме Алкионы. Смогу ли я ее завоевать? Может ли наша любовь быть долговечной? Сможем ли мы прожить вместе до конца наших дней? Это все, что мне хочется знать.
Губы титана слегка изогнулись, так что на каменном лице появилась откровенная издевка.
— Тебе нет нужды обращаться к оракулам, и без того понятно, что о браке леди из рода Л'Инконну и претендента на Обсидиановый Престол не может быть и речи. Особенно после того, как ты насмерть поссорился с ее братом. Но ты меня все же спросил, и таково мое предсказание. Если хочешь услышать больше, ты должен порезать себя еще раз, и поглубже.
Вилл дважды полоснул себя по руке и нагнулся, чтобы смочить своей кровью издевательски изогнутые губы.
— Я откажусь ото всех претензий на царский сан! Я буду ее альфонсом, ее никем не признанным рыцарем, ее тайным обожателем! Сможем ли тогда мы быть вместе?
— Нет. — Улыбка титана стала не только издевательской, но и жестокой. — Весь Вавилон вступит в заговор, чтобы не дать вам соединиться. Выдави из себя еще немного крови и спроси, есть ли для тебя хоть какая-то надежда в этом огромном мире.
Рука Вилла и так уже была сплошь изрезана, но он полоснул себя еще раз.
— Где угодно, в любом месте мира! — крикнул он. — Предложи мне надежду. Хоть какую-нибудь! Любую, какую угодно!
Хохот титана был похож на раскаты грома.
— Ни в каком месте Фейри не найдете вы себе тихую гавань и ни в каком другом месте этого мира, и, проживи вы хоть сотню веков, ни в одном из сотен миров не будет вам ни минуты покоя.
Вилл поднял уже нож, чтобы резать себя еще раз, но Алкиона спрыгнула с гиппогрифа и ухватила его за руку.
— Прекрати! — крикнула она. — Ты что, собираешься тут истечь кровью только потому, что недоволен его ответами?
— Да! — яростно крикнул Вилл. — И повторил, уже тише: — Да. — А затем повторил еще раз, и в его голосе звучала горечь отчаяния. — Да.
Алкиона обняла его, и они мгновенно оказались в другом, не нашем мире.
Во дворце Л'Инконну было бессчетное множество комнат и залов. После занятий любовью на пышной кровати, столь манившей Вилла в ночь маскарада, они с Алкионой, рука в руке, пошли блуждать из комнаты в комнату. Без всякой цели, никуда не направляясь, они шли вдоль галереи с древними, в Атлантиде вытесанными колоннами, мимо эротического фриза работы Фидия, по мощенным нефритом и яшмой баням, украшавшим когда-то дворец пресвитера Иоанна, под рисунками, которые в незапамятные времена были нанесены на стены пещер руками самых первых ведьм. Казалось, сюда собрали добрую половину бесследно исчезнувших сокровищ мира. Иногда они останавливались для поцелуя, а потом как-то так выходило, что они ложились на ближайший диван, или на бильярдный стол, или даже на пол, а не понять сколько времени позже поднимались, приводили в порядок свою одежду и шли дальше. Они остановились рядом с мавританским фонтаном в крытом дворе, стрельчатые окна которого выходили с одной стороны на небо, а с другой стороны на город. В небе играли зарницы, где-то очень далеко улюлюкала сирена «скорой помощи». Алкиона поболтала в воде бассейна пальцем, брызнула каплями на Вилла и засмеялась.
— У тебя будут неприятности, если запоздаешь с подачей отчета? — спросил Вилл.
— Нет. Конечно будут. Да какая мне разница?
В какой-то момент между приступами любви она трижды хлопнула в ладони, призывая шакалоголового служку, который, равнодушно игнорируя как присутствие Вилла, так и наготу Алкионы, принял и быстро транскрибировал аудиозапись ее беседы с титаном для передачи в контору. Это ясно показывало, что, какие бы чувства она ни испытывала к Виллу, мысли о работе не покидали ее ни на минуту.
