Виллу особенно нравились библиотека, сауна, расположенный на крыше сад с планетарием и выгородкой для рептилий, викторианская папоротниковая оранжерея и устроенная тут же обсерватория. Картинная галерея никак не оправдала его ожидания (все лучшие полотна были переданы в бессрочное пользование общедоступным музеям, но, как объяснили Виллу, могли быть потребованы назад на период его коронации), зато курительная комната с уистлеровскими
[79]
павлинами и золотой лепниной, а также гостиная работы Фрэнка Ллойда Райта
[80]
, спасенная из почти уже снесенного здания, были выше всяких похвал. Но что ему нравилось больше всего, нравилось насквозь, без всяких оговорок, так это кунсткамера.
Во всяком случае, он позаботился, чтобы в этом был абсолютно уверен весь персонал дворца.
Вот и сегодня, после того как он одобрил новые плетеные столы и стулья (столы походили на перевернутые бельевые корзины, походили сильнее, чем можно бы ожидать, но это и к лучшему) и понаблюдал за высадкой по сторонам садового навеса колючей изгороди из роз, он позволил отвести себя к любимейшему из своих сокровищ.
— Сэр, — сказала хранительница, отвесив ему микроскопический, предельно чопорный поклон.
— Госпожа Серена, — откликнулся Вилл. Из всего персонала дворца одна только госпожа Серена не позволяла Претенденту обращаться к ней фамильярно. Но Вилл все равно пытался. — Сегодня вы столь же очаровательны, как и всегда.
— Чушь, — чуть поморщилась госпожа Серена. — Старость наложила на мои плечи свою свинцовую руку, сделав меня горбатой, костлявой, как высохший сучок, и настолько сморщенной, что мой вид заставляет содрогаться даже печеные яблоки. Джентльмен — а принадлежность к этому сословию не передается по наследству, даже царь обязан ее заслужить — никогда не коснулся бы предмета столь болезненного.
— Эйтри говорит, что в юности вы были царской любовницей.
— Меня не волнует, что он говорит.
— Он говорит, что вы были любовницей двух царей и воплощенным ужасом для всех их наследников.
— Эйтри — мелкий вонючий сплетник и гнусный стукач. Будь у вас хоть капля самоуважения, вы не стали бы его слушать. Ладно. Так что вы хотите увидеть сегодня?
Хотя первоначальная кунсткамера могла уместиться в одном-единственном шкафу, это собрание диковинок быстро расползлось и разбухло, так что теперь оно представляло собой огромный сводчатый зал, сплошь заставленный стендами, витринами и какими-то загадочными ящиками. Конестогский фургон, в каких древние американцы переселялись на запад, китобойный вельбот, космический корабль «Союз», подвешенный прямо к потолку. Скифский барашек, выращенный в кувшине, соседствовал с чучелом козерога. Запрятанные подальше ящики содержали в себе прекрасные коллекции уральских каменных цветов и сушеных грибов из Foret de Verges
[81]
, на стенах висели единственные достоверно прижизненные портреты царицы Лилит и повелителя Хумбабы
[82]
. Здесь же находились котел богини Керидвен
[83]
, огромный стол, на чью полированную столешницу пошел поперечный срез рога Бегемота, бесконечные полки японских эротических гравюр, говорящий хрустальный череп, непрерывно болтавший какую-то бестолковщину, семь оправленных в коралл медных бутылок, куда Соломон заточил мятежных джинов, один из которых, судя по взломанной печати, все-таки сумел улизнуть, и многое, многое другое.
— Да, пожалуй, амулеты власти, — небрежно бросил Вилл.
— Идите за мной.
Госпожа Серена скользила по проходу, даже не удосуживаясь взглянуть, следует ли за нею Вилл. В конце концов она остановилась перед заурядного вида шкафом. Повинуясь ее взгляду, ящики шкафа стали поочередно выдвигаться, в каждом из них лежали сотни и сотни амулетов. Вилл наугад ткнул пальцем в бусы из мелких гранатов.
— Вот эта штука, что она делает?
— Наденьте это ожерелье предмету своего желания, и он — либо она — тут же в вас влюбится. — Госпожа Серена презрительно фыркнула. — Ну как, загорелись глазки?
— Увы, — вздохнул Вилл. — Сделать, чтоб женщина тебя полюбила, — это еще самое легкое.
— Совершенно верно, — сухо согласилась хранительница. — Хотя я совершенно не понимаю, где и как мог усвоить эту благую истину такой юнец. Да, впрочем, и не слишком хочу понять. — Она кивнула, и все ящики закрылись. — Что еще вам хотелось бы посмотреть?
— Там еще был один ящик с очень интересными амулетами…
— Очевидно, вы имеете в виду амулет из рога единорога, на котором вырезано тайное имя огня. Тот, который вы пытались слямзить, когда приходили сюда в прошлый раз. Нет, я не думаю, что вам нужно на него смотреть. Что еще?
— Госпожа Серена, — возмущенно выпрямился Вилл. — Я некоронованный, но уже полноправный царь не только этой башни, но и всей Вавилонии, а также половины остального цивилизованного мира, и этот амулет по праву мой. Вы можете, если вам хочется, сколько угодно сомневаться в законности моих притязаний на престол, но будь я даже самозванцем, что страшного в моей просьбе? Ну куда я сбегу с этим амулетом?
Лицо хранительницы потемнело от гнева, кожа на высоких скулах натянулась. Глядя на эту старуху сейчас, было нетрудно представить, что видели в ней когда-то ее давно усопшие любовники. Ее длинный костлявый палец болезненно ткнул Вилла в грудь.
— Так ты думаешь, желторотый нахал, что твой титул меня впечатлит? Меня? Даже и не надейся. У меня есть пожизненная должность и связанные с ней полномочия. И давно миновали те времена, когда одно уже слово «царь» вызывало у меня почтительную дрожь. Посмотревши хоть раз, как абсолютный монарх, пьяный в дупель и сплошь измазанный блевотиной, растирает по лицу слезы и сопли из-за того, что у него никак не стоит, навсегда теряешь благоговение перед любыми царственными особами. Ну ладно. Мне придется повторить вопрос: что еще?
— Ну-у… может… ветры?
Шкатулка ветров представляла собой набор неглубоких поддонов, разгороженных на квадратики на манер типографских касс. В каждом отделении лежала коротенькая веревка, завязанная замысловатым узлом, причем все узлы были разные. Дейм Серена тронула четыре веревки, лежавшие по углам верхнего поддона.
— Это анемои, разложенные согласно греческой классификации: Борей — северный ветер, Зефир — западный, Нот — южный и Эвр — восточный, известные в средневековой системе румбов как Трамонтана, Поненте, Остро и Леванте, до стандартной октавы их дополняют Маэстро, Либеччо, Сирокко и Греко. Теоретически дробление может быть сколь угодно мелким, в этом собрании находятся несколько сотен особо интересных образцов.
