На середине подъема ей пришлось остановиться, пропуская мимо сначала десяток, а потом целую сотню уродливых созданий. Те трое явно откололись от этой толпы. Но это была другая толпа, не та, которую она бросила. Она никого не узнавала, а тут были лица, которые она бы запомнила. Но это не имело значения. Она побежала с ними, снова чувствуя себя в безопасности.
* * *
Очень скоро впереди послышался страшный рев. Улица влилась в широкую пятиугольную площадь. Как молекулы газа, попавшие в зону низкого давления, бегущие мгновенно распределились по всей площади. Джейн стало страшно: она догадалась, куда попала.
Это была площадь Оберона. Четыре стороны ее занимали кафе и магазины — пластинки, галантерея, скобяные товары и тому подобное. На пятой же стороне возвышался обсидиановый фасад знаменитой и страшной городской тюрьмы. Он нависал над площадью, как массивный нос зловещего черного корабля.
Тюрьма называлась «Могильники».
Добравшись до своей цели, толпа, однако, не спешила на приступ. Разбившись на небольшие группы, она рассредоточилась по остальным четырем сторонам площади. Витрины магазинов были закрыты решетками и стальными щитами, но выше первого этажа окна были не защищены. Толпа забрасывала их булыжниками и кирпичами.
Повинуясь мгновенному, неосознанному порыву, Джейн подобрала пустую пивную бутылку, размахнулась и запустила в ближайшее окно. Стекло разлетелось. Она радостно завопила. Проходящий тролль одобрительно похлопал ее по спине, она зашаталась.
Ей стало хорошо. Общее возбуждение охватило ее, одарило прозрачными крыльями. Она глубоко вздохнула, наполнив легкие и желудок кипящим, пузырящимся воздухом безумия. Возврата не было. Джейн стала одной из них, принадлежа им душой и телом. Она была теперь человеком толпы.
На нее налетел пьяный, она оттолкнула его:
— Пошел вон, скотина!
Это ей тоже понравилось.
Когда они разбили все окна, сорвали щиты, разграбили что смогли и подожгли несколько магазинов, наступило затишье. Несколько коренастых, крепких гномов пытались сорвать с петель тюремные ворота. Они были сильны и сноровисты, но отступили ни с чем.
Толпа почти растеряла активность. Чтобы не останавливаться, некоторые занялись винным погребком, который до этого пропустили. Кожаные кресла и растения в горшках полетели на улицу. Картины маслом, изображающие обнаженных троллей на унитазах, отправились в огонь. И наконец на мостовую с грохотом выкатили три гигантские бочки. Один из погромщиков вспрыгнул на первую бочку и замахал в воздухе своей шапкой с пером:
— Сограждане!
Толпа встретила это обращение презрительным смехом. Оратор взмахнул топором.
— Наши любимые Правители, отцы Города, заточили в эти бочки — для ее же, безусловно, блага — преступную и строптивую жидкость. Долгие, мучительные годы провела она в дубовых темницах, исправляясь, зрея, смягчаясь, избавляясь от грубых привычек, дабы стать почтенным, законопослушным напитком, достойным благородных глоток нашего достоуважаемого начальства. — Все глаза были прикованы к нему.
Гримасничая, он выпятил грудь и прокричал:
— Но созрела ли она?
— Нет!
— Поняла ли она свои заблуждения?
— Нет!
— Стала ли она на путь истинный?
— Нет!
— Правильно! Она упорствует в заблуждениях и недостойна того, чтобы ее лакало начальство. — Он рубанул топором по втулке. Вино хлынуло, растекаясь по площади. Смеющиеся уроды кинулись к ручейкам, опустились на четвереньки.
Из магазина приволокли насос и с его помощью наполнили пустой фонтан в центре площади. Сбросив одежду, многие — среди них Коноплянка — радостно бросились туда, стали пить из ладоней, плескать друг в друга кроваво-красной жидкостью. Горящие здания и ртутные светильники озаряли происходящее тускло-оранжевым светом.
С другой стороны площади донеслись крики. Из боковой улицы медленно шагал башенный кран. Им управлял ухмыляющийся чертенок — сидя наверху, он шептал команды гиганту в ухо. Они остановились у ворот, и великан поднял громадный чугунный кулак. Три раза он ударил по окованным железом воротам. От них только щепки отлетали, но ворота пока держались. После четвертого удара ворота рухнули.
Раздался такой вопль ликования, что содрогнулось небо.
Джейн вбежала в мрачное здание вместе со всеми. Она оказалась в темном узком коридоре. Рядом с ней бежал Череп. Он схватил ее за руку и заставил остановиться перед дверью камеры.
— Подержи-ка! — Он сунул ей в руки свою куртку, сплюнул под ноги и стал ломиком сбивать запор. Мускулы вздулись под его темной от пота рубашкой.
Дверь распахнулась.
Гнилозубый рот. Перекошенное лицо. Существо вышло из камеры и ущипнуло ледяными пальцами Джейн за щеку.
— Это мне? — продребезжало оно. Хихикнуло, видя, как она напугана, и уковыляло прочь.
Череп тем временем взломал следующую дверь. Оттуда вылезло что-то черное, какая-то скрежещущая тень. Оно глянуло на Джейн, проплывая мимо. Взгляд наполненных ненавистью глаз коснулся ее, словно тысячью скорпионьих жал. Ее сердце подскочило от страха.
— Что стоишь! — прокричал ей в ухо Череп. — Работы же полно!
Но Джейн не тронулась с места. Череп не заметил этого, он был слишком занят. Он шел дальше по коридору, взламывая одну дверь за другой, освобождая чудовищ, подобных которым Джейн никогда не видела.
Она бросила его куртку и убежала.
* * *
На площади веселый чертенок дал ей бутылку виски. Она хлебнула. Другой раздавал таблетки. Она проглотила пять штук.
Нетерпеливые поджигатели уже начали внутри тюрьмы разводить огонь. Освободители и освобожденные выскакивали из огня, кашляя, задыхаясь, хохоча пьяным смехом. Выпустить узников успели только из ближних камер. Все остальное быстро охватило пламя, жаркое, как в доменной печи.
Те, кто успел освободиться, с визгом выскакивали из ворот, бегали кругами, пытаясь сбить с себя пламя. Толпа приветствовала их хохотом.
Пепел падал, как снег. Хлопья были величиной с кулак. Джейн, моргая, смотрела вверх.
Как принято в тюремной архитектуре, над воротами имелся арочный мост с небольшой сторожевой башенкой. Сами стражники давно убежали, ворота рухнули, но мост остался — нависал над пустым местом, чернея на огненном фоне.
На мосту плясали и прыгали какие-то фигурки. Они распевали песни и мочились в огонь, не обращая внимания на опасность. Эта безумная, самоубийственная отвага вселяла ужас.
Внезапно с моста раздался крик. Оттуда показывали на одну из боковых улиц.
На площадь выходил строевым шагом отряд эльфийских воинов в блестящих черных шлемах.
Немедленно у подножия стены растянули, держа за четыре угла, одеяла. Один за другим наблюдатели попрыгали вниз.
