Мысленно глубоко вздохнув, Лейстер произнес:
– Я тут думал по поводу руководства группой...
Некоторые заметно напряглись, а Джамал сказал:
– Да я в общем-то не хотел... – Голос его увял.
– Нет, нет, вы не поняли. Я не о том, кто будет главным. Я предлагаю обойтись без руководства вообще.
Все внимательно, не моргая, смотрели на Лейстера.
– Когда мы были экспедицией, нам, несомненно, был нужен кто-то, кто распределял бы обязанности и давал задания. Но теперь все по-другому. Нас всего одиннадцать. Почему мы не можем собираться вместе – вот как сейчас – и решать проблемы по мере их поступления?
– Голосованием, что ли? – уточнила Лай-Цзу.
– Нет. Я считаю, мы должны делать только то, с чем будут согласны все до единого. Никаких недовольных, никаких воздержавшихся.
– А получится? – спросил кто-то.
– Моя подруга писала как-то работу по лингвистике, – сказала Далджит. – Изучала язык индейцев сиу. Так вот она рассказывала, что сиу просто свихнулись на консенсусах. Собираются, например, чтобы написать какое-то сообщение для прессы, и пока каждый из присутствующих не выразит свое согласие с формой конверта и цветом бумаги, ни слова не будет сказано по поводу содержания документа. Подруга говорила, что чужаков это может довести до безумия. Но при этом у сиу почти не происходит серьезных конфликтов.
– Это вызовет сплошные разговоры, – с сомнением сказал Патрик.
– А нам и некуда спешить, – парировала Далджит.
– Если нужно, я готов поменьше смотреть телевизор, – подал голос Чак.
Вокруг стола пробежал смешок.
В конце концов все согласились с идеей Лейстера. Затем стали обсуждать расписание работ. Обиды развеялись, компромиссы оказались достигнуты, договоренности установлены. Наконец Джамал, хлопнув в ладоши, заявил:
– Я не знаю, как остальные, а у меня полно работы. Поэтому если на повестке дня больше ничего не стоит...
– Еще один вопрос, – перебил его Лейстер. – Я думаю, нам нельзя забывать о науке. Мы так увлеклись проблемами выживания, что совсем забыли, зачем приехали. Мы здесь, чтобы проводить исследования, и мне кажется, пора их начать.
На секунду воцарилась тишина. Затем:
– Я все ждал, когда же кто-нибудь скажет это, но...
– И я!
– Я уже готова была предложить это сама!
– Итак, – сказала Тамара, – все согласны. Прекрасно. И что мы будем делать? Что мы будем искать?
Все повернулись к Лейстеру.
Он смущенно закашлялся. Авторитет самого опытного был приятней, чем авторитет главы экспедиции, однако палеонтолог все же смутился, принимая его.
– Вопрос поставлен немного некорректно, – ответил он. Конрад Лоренц не говорил себе: «Я хочу открыть импринтинг у новорожденных утят» и не начинал искать конкретные доказательства. Он просто очень тщательно собирал данные и изучал их, пока не получил результат. Нам нужно сделать то же самое. Наблюдать, записывать, обсуждать, анализировать. Рано или поздно мы что-нибудь да выясним.
Патрик чуть улыбнулся.
– Да, но ведь должно быть что-то, на что мы надеемся. Чтобы впереди маячила какая-то идея.
– Да ради Бога! Самая простая идея – от чего вымерли динозавры.
– Большой метеорит. Приливные волны, ураганы, ядерная зима, пищи нет. Конец.
– А крокодилы выжили. Некоторые из них стали огромными. Птицы выжили. А ведь, строго говоря, они тоже динозавры. Что сделало наземных ящеров такими чувствительными к последствиям падения метеорита? Я, например, не могу отделаться от мысли, что это связано с утерей ими разнообразия на протяжении последних миллионов лет мезозоя.
– Но здесь же полно динозавров! – запротестовала Кати.
– Полно отдельных особей. Но по сравнению с предыдущими эпохами совсем немного видов. И те, что остались, очень чувствительны к изменениям окружающей среды.
– Я этого не замечаю, – сказал Патрик. – Они кажутся такими здоровыми, выносливыми. По-моему, они прекрасно адаптированы к окружающей среде.
– Может быть, даже слишком адаптированы. Чаще всего вымирают как раз те виды, которые занимают четко определенную нишу. Они не в состоянии выжить, если эта ниша внезапно меняется или пропадает вообще. Именно поэтому столько видов исчезло в двадцатом веке, несмотря на то, что поголовное истребление животных, практиковавшееся в веке девятнадцатом, свелось практически к нулю. Когда люди уничтожают среду обитания, животному становится некуда идти.
Они проговорили до полудня, потому что могли себе это позволить. Хижина построена, еды хватит на неделю, можно даже не залезать в привезенные из дома запасы. А главное – так хотелось вновь почувствовать себя студентами, пусть и вдали от университета. Учеба придавала уверенности в себе, лекции и обсуждения – забытое чувство сотрудничества. Все становилось на свои места.
Тут кто-то сообразил, что время к обеду, а посуда не мыта. И все бросились убирать и готовить, согласно утвержденному только что расписанию.
Тамара задержалась, чтобы перемолвиться словечком с Лейстером.
– Снимаю шляпу. Ты собрал всех воедино. Я уж и не думала, что это возможно.
Лейстер взял ее руку, легонько поцеловал один из пальцев и не отпустил. Он чувствовал себя мошенником. Лейстер и в палеонтологи-то подался частью из-за того, что общаться с динозаврами легче, чем с людьми. Притворяться было очень неприятно.
– Я думаю, мне помогла прошлая ночь.
– Прошлая ночь прошла чудесно, – улыбнулась она, – но она просто случилась, вот и все. А это утро ты явно продумал.
– Ну, может быть, немножко, – согласился палеонтолог. – Проблема в том, что, когда ты начинаешь просто выживать, мир вокруг становится ледяным и враждебным. Нам необходима цель, чтобы перестать чувствовать себя горсткой человеческого тепла среди первобытной дикости. Тоненькой свечкой посреди ночи.
– Ты действительно считаешь, что научные исследования могут стать такой целью?
– Да. Во всяком случае, для меня. Может быть, потому, что в детстве я был очень одинок, и учеба являлась единственным, что держало меня на плаву. Поиск истины – прекрасный повод жить.
– Не слишком ли напыщенно?
– Возможно. Но я настаиваю на том, что знание лучше неизвестности.
Лейстср помолчал.
– Однажды я побывал в Уппсале, в Швеции. В кафедральном соборе я нашел надгробный камень Линнея.
– Ты имеешь в виду Карла Линнея? Создателя биологической классификации?
– Точно. Это был очень красивый надгробный камень: с ископаемыми белемнитами, перечеркнувшими его поверхность подобно двум кометам. Сам Линней даже не знал, что такое ископаемые. В его время Вольтер совершенно серьезно предполагал, что это – окаменевшие остатки еды пилигримов. И все же они находятся там, как два стража, поставленных самой Природой в благодарность за то, что Линней сделал для нее.
