Так что только теперь, когда все драконы были пробуждены и подняты со своих спальных мест, мог быть проведен профилактический осмотр важных артефактов. Во время их работы это было бы слишком рискованным мероприятием – существовала высокая вероятность того, что при осмотре может быть нарушена тонкая настройка устройства и дракон из спячки уже бы никогда не вышел. Поэтому такие осмотры и происходили или при заходе на базу, или в то время, когда весь авиаполк (или же его часть) поднимался в воздух.
Двое техников обстоятельно выполняли свою работу.
Покончив со второй по счету установкой, ниаронцы двинулись дальше по коридору, проходящему сквозь всю ангарную палубу. Он был хорошо освещен ярко-желтыми хрустальными магическими шарами-светильниками и весьма широк – метров десять примерно. Как раз чтобы по нему могла пройтись колонна драконов, по два в ряд. Тяжелые двери анабиозных отсеков – драконьих стойл были открыты, уйдя по специальным рельсам куда-то вниз, под палубу, так что техникам не пришлось возиться со сложными замками.
Проверяющие вошли в один из отсеков, подошли к дальнему от двери углу, где и покоился нужный артефакт. Выглядел он, нужно сказать, не слишком впечатляюще – так, какая-то двухметровая серая колонна, испещренная символами – то ли рунами, то ли иероглифами.
Один из техников отцепил от пояса тонкий стальной магический жезл с большим серебристо-зеркальным шаром возле ребристой части, являющейся, по-видимому, рукоятью, и передал другому. Затем присел на корточки около артефакта и начал, следуя какой-то определенной системе, крутить три металлических диска и нажимать на клавиши с рунами-иероглифами.
Второй техник пока топтался без дела – его черед должен был наступить лишь при проверке самого главного – настройки. Был он достаточно молод, а еще ему было скучно стоять без дела.
– Юки, а Юки…
– Чего тебе? – буркнул второй техник, постарше, который набирал код.
– Юки, ты как думаешь, чего это наши учения такие масштабные устроили? Может, чего серьезное затевается?
– А с чего это ты взял? – Техник Юки уже набрал нужный код, но вот крышка, закрывающая внутренности артефакта, отчего-то никак не хотела поддаваться.
– Так наш авианосец уже пару лет не выходил в море со всей свитой! – с жаром воскликнул молодой техник. – Я тебе говорю, Юки, точно будет что-то важное!..
– Затевается… и… ладно. – Крышка наконец поддалась, обнажив малопонятные непосвященным внутренности устройства – какие-то провода, колбы, металлические цилиндры и прочее, прочее. – Фу-у… – устало утер пот на лбу техник. – И вообще, нечего голову себе всякими посторонними вещами забивать – не твоего ума это дело. Давай лучше за работу, болтун.
Молодой проверяющий надулся, но немедленно полез внутрь артефакта, время от времени проверяя жезлом какие-то узлы устройства и пристально вглядываясь в россыпь разноцветных огоньков, вспыхивающих на шаре.
…Тяжелый авианосец «Асикага» по-прежнему шел вперед, а в небе над ним время от времени проносились драконы, ведя учебный бой, который, естественно, клонился в их пользу.
Но очень скоро их всадники поймут, что война и учения – это очень разные вещи.
Империя Ниарон, г. Хайлар,
19 апреля 1607 г. от Р. С., 18:21
Генерал Акамацу Абэ во главе полка тяжелой кавалерии направлялся к месту расквартировки – городу-крепости Хайлару. Всю последнюю неделю, согласно приказам метрополии, Акамацу усиленно муштровал собственное подразделение, буквально до потери сознания. Солдаты выматывались, но не роптали – генерал пользовался в полку огромным уважением и его приказам подчинялись беспрекословно.
Возвращение с учебного плаца, расположенного в семи километрах от города, было еще одним испытанием – пятитысячный отряд всадников поднимал на этой отвратительной дороге настоящую пыльную бурю. Солдаты чихали и кашляли, им приходилось заматывать лица форменными шелковыми шарфами, но они были еще в благоприятных условиях по сравнению с несчастными лошадьми.
Солнце, хоть и клонившееся к закату, палило по-прежнему с невероятной жестокостью, и этот факт тоже не добавлял радости уставшим бойцам.
Генерал, ехавший во главе колонны, был огражден от пыли. Его конь ровно ступал по сухой дороге.
Акамацу в очередной раз с ненавистью огляделся.
Как же его уже достало это проклятое место! Полупустыня, будь она неладна…
И почему его не отправили дальше на север, в нормальные степи?..
Ровная, как стол, равнина до самого горизонта тянулась слева и справа от дороги, и лишь где-то вдали, в туманной дымке, маячили горы. Атмосфера этого места была спокойной, но одновременно гнетущей – пыльная дорога, пыльная равнина, обжигающий ветер, бросающий эту самую пыль в лицо. В полупустыне у Хайлара не было столь же жарко, как в песках Цемескана, но вот дух пустыни здесь присутствовал – одиночество, пустота и чувство, что ты такая же песчинка, что тебя окружают.
Болезненно искривленные тонкие скелеты неизвестных животных, лишь по глупому недоразумению названные деревьями, стояли, ощетинившись рядами острых колючек и пряча за ними маленькие иссохшиеся листья. О да, эти организмы наверняка были плодом извращенного разума древних магов, безжалостными машинами убийства, скрывающимися под маской немощи и беспомощности – не могут же благородные деревья выглядеть так ужасно…
Они тихонько перешептывались, злобно протягивали шипастые ветки, норовя вцепиться в людей, расцарапать лицо, выколоть глаза…
В небе кружили ящеры-падальщики, перекрикиваясь хриплыми голосами. Они наверняка ждали, когда кто-нибудь отстанет, потеряется и станет их легкой добычей. На падальщиков злобно смотрела пара больших песчаных варанов, расположившихся на крупном плоском камне. Они делали вид, что просто греются на солнце…
Но нет! Они все, все до единого, были верными слугами смертоносной пустыни, ее глазами, оружием, частичкой чего-то большего…
О, как долго пустыне не приносили жертв! Кровь, кровь, как ей нужна была свежая кровь…
Одумайся, смертный, или будет только хуже.
«Приди ко мне сам, – шептала пустыня. – Или я заставлю тебя».
Ровный топот копыт. Пыль, скрипящая на подковах.
Все это буквально гипнотизировало, причем ничуть не хуже шипения аспида-пересмешника. Твои глаза закрываются, тело слабеет, миг – и ты падаешь под ноги собственного коня. А потом по тебе равнодушно проходят, одна за другой, тысячи лошадей. Но тебе уже все равно, ты уже ничего не чувствуешь.
Пыль не знает чувств.
Ни боли. Ни гнева. Ни радости.
«С-с-с-стань песчинкой, Акамацу.
Останься здес-с-с-сь, на дороге – так будет лучш-ше.
Для вс-с-с-се-е-е-ех… Для вс-с-с-се-е-е-ех…»
…Генерал даже и не заметил, когда его собственные мысли сменил какой-то странный, нечеловеческий голос. Акамацу помотал головой, отгоняя наваждение, и шипящий голос, шептавший что-то бессвязное, умолк.
