— А что ты будешь делать с этим усилителем? — прокричала я
сквозь грохот, пока автобус подпрыгивал на ведущей в город дороге. — Тебе не
разрешат играть в комнате на электрогитаре!
Вик пожал плечами, и на его лице мелькнула ухмылка.
— Да мне достаточно просто любоваться на него, поняла?
Знать, что у меня есть такая классная вещь. Я буду улыбаться каждый день!
— Ты и так всегда улыбаешься, даже во сне. — Несмотря на
поддразнивание в голосе, я видела, что в глубине души Лукасу нравится Вик.
— Только так и можно жить, понятно?
Вик был прямой противоположностью типичным «вечноночевцам»,
и я решила, что мне он тоже нравится.
— И чем ты займешься, пока мы будем смотреть кино?
— Смотреть. Бродить. Почувствую землю под ногами. — Вик
поиграл бровями. — Может, встречу в городе горячих цыпочек.
— Тогда лучше купить усилитель попозже, — посоветовал Лукас.
— Если тебе придется таскать его за собой, он будет здорово мешать.
Вик серьезно кивнул, и я хихикнула в ладошку.
В общем, мы не могли побыть вдвоем до тех пор, пока не вышли
на главную улицу Ривертона всего за квартал от кинотеатра. И оба просияли,
увидев афишу.
— «Подозрение», — сказал Лукас. — Режиссер Альфред Хичкок.
Он гений.
— В главной роли Кэри Грант. — Лукас кинул на меня взгляд, и
я добавила: — У тебя свои приоритеты, у меня свои.
В фойе кинотеатра уже кружили несколько учеников. Скорее
всего, не в связи с внезапно возродившейся популярностью Кэри Гранта, а просто
потому, что Ривертон не предлагал широкого выбора развлечений. Но мы
по-настоящему хотели посмотреть этот фильм — до тех пор, пока не увидели, кто
назначен сопровождающим в кинотеатре.
— Поверь, — сказала мама, — мы в таком же смятении, что и
вы.
— Мы ничуть не сомневались, что вы пойдете куда-нибудь
перекусить. — Папа обнимал ее за плечи, как будто это их свидание, а не наше.
Мы все стояли в фойе перед щитом с афишами, с которых на нас в тревоге
уставилась Джейн Фонда, словно пыталась решить нашу дилемму, а не собственную.
— Вот почему мы согласились подежурить здесь, а в кафе пошел кто-то другой.
— Вам еще не поздно пойти поесть оладий, — добавила мама. —
Мы не обидимся.
— Все нормально. — Уж чего нормального в том, чтобы провести
первое свидание под надзором родителей, но что, интересно, мне оставалось
делать? — Оказалось, что Лукас любит старые фильмы, так что... все хорошо,
правда?
— Конечно. — По Лукасу никак нельзя было сказать, что все
хорошо.
Он выглядел даже более потрясенным, чем я.
— Ну, если, конечно, ты любишь оладьи... — протянула я.
— Нет. В смысле — я люблю оладьи, но старые фильмы я тоже
люблю. — Он так вызывающе вздернул подбородок, будто ожидал, что мои родители
начнут его запугивать. — Мы остаемся.
Вместо того чтобы принять угрожающий вид, родители
заулыбались.
В воскресенье за обедом я сказала им, что мы с Лукасом едем
в Ривертон вместе. Я, конечно, не распространялась, боясь, что их парализует от
потрясения, но суть они уловили правильно. К моему удивлению — и облегчению, —
они не стали меня ни о чем расспрашивать; если уж совсем честно, они сначала
переглянулись, проверяя реакцию друг друга. Наверное, странное чувство, когда
твой «чудо-ребенок» становится достаточно взрослым, чтобы идти с кем-то на
свидание. Папа спокойно заметил, что Лукас кажется ему хорошим парнем, и
спросил, положить ли мне еще макарон с сыром.
Короче говоря, не знаю уж, какой безумной гиперопеки ожидал
от них Лукас, но ничего такого не произошло. Мама сказала только:
— На случай, если вы захотите оказаться подальше от нас (а я
думаю, что захотите), мы идем на балкон, потому что туда пойдут почти все
ученики.
Папа кивнул:
— Балконы — великий соблазн и оказывают сильнейшее
гравитационное притяжение на напитки в руках подростков. Я уже с этим
сталкивался.
Лукас с непроницаемым лицом ответил:
— Кажется, мы проходили это на уроках естествознания.
Родители засмеялись. Я словно окунулась в теплую волну
облегчения. Им понравился Лукас, и может быть, они как-нибудь пригласят его на
воскресный обед. Я уже видела, как Лукас постоянно находится рядом со мной, —
он легко заполнял все пустоты моей жизни.
Лукас выглядел не так уверенно; когда он вел меня в фойе
кинотеатра, взгляд его выражал настороженность, но я решила, что это нормальная
реакция любого мальчика на родителей девочки.
Выбрав места под балконом, где мама с папой не могли нас
увидеть, мы с Лукасом сели совсем рядом, соприкасаясь коленями и плечами.
— Никогда такого не делал, — сказал он.
— Не ходил в старомодные кинотеатры? — Я оценивающе
посмотрела на позолоченные завитки орнамента, украшавшего стены и балкон, и на
темно-красный бархатный занавес. — Они в самом деле красивы.
— Я совсем не об этом. — Несмотря на всю свою агрессивность,
Лукас иногда мог выглядеть очень застенчивым, но это случалось только тогда,
когда он разговаривал со мной. — У меня никогда до этого не доходило... ну,
встречаться с девушками.
— Так это и твое первое свидание?
— Свидание... Что, люди до сих пор употребляют это слово? —
Я смутилась бы, не подтолкни он игриво мой локоть. — Я просто хочу сказать, что
мне еще никогда не доводилось так вот выходить с кем-нибудь куда-то. Просто
гулять без чужого присмотра и не думать, что через неделю-другую придется
уезжать.
— Ты это говоришь так, будто нигде и никогда не чувствовал
себя дома.
— Не чувствовал — до сих пор.
Я скептически глянула на него:
— «Вечная ночь» кажется тебе домом? Ну ты даешь!
На лице Лукаса медленно расплылась улыбка.
— Я имел в виду не «Вечную ночь».
В эту минуту медленно начал гаснуть свет — и слава небесам,
иначе я непременно ляпнула бы какую-нибудь глупость вместо того, чтобы получать
удовольствие от происходящего.
«Подозрение» — один из тех фильмов с Кэри Грантом, которые я
раньше не видела. Эта женщина, Джоан Фонтейн, вышла замуж за Кэри, хотя он и
был безрассудным и тратил слишком много денег. Она на это пошла, потому что он
— Кэри офигительный Грант, а значит, стоил того, чтобы потратить пару баксов.
Но мои рассуждения Лукаса не убедили.
— Разве тебе не кажется подозрительным, что он изучает яды?
— прошептал он. — Кто делает изучение ядов своим хобби? Согласись хотя бы, что
это странное хобби.
— Ни один мужчина, который выглядит так, как он, не может
быть убийцей, — настаивала я.
