Ощущение его кожи на моей было невероятно приятным, намного
приятнее, чем я могла себе представить. Я откинула голову назад и восторженно
вздохнула. Лукас целовал меня в губы, в щеки, в ухо, в шею.
— Бьянка... — мягко шепнул он мне в шею, прикасаясь губами к
ямке на горле. — Мы должны остановиться.
— Я не хочу останавливаться.
— Здесь... мы не можем слишком увлечься...
— Не останавливайся. — Я поцеловала его в лоб, потом в
волосы.
И могла думать только о том, что теперь он принадлежит мне.
Только мне, и больше никому.
Наши губы снова встретились, но теперь поцелуй изменился,
стал резким, почти неистовым. Мы с Лукасом дышали прерывисто и не могли сказать
ни слова. В мире не существовало ничего, кроме Лукаса и настойчивого голоса
внутри меня, твердящего: «Мой, мой, мой».
Его пальцы нырнули под узкие бретельки моего платья. Оно
соскользнуло с плеч, приоткрыв грудь. Лукас провел большим пальцем от моего уха
до плеча. Я хотела, чтобы он двинулся дальше, чтобы прикасался ко мне так, как
мне мечталось. Сознание затуманилось, я вообще не могла ни о чем думать;
осталось только мое тело и то, чего оно от меня требовало. Я знала, что должна
сделать, хотя еще не могла себе этого представить. Я знала.
«Стоп», — велела я себе. Но мы с Лукасом уже миновали тот
миг, когда можно было остановиться. Я хотела его — всего, и немедленно. Взяв
его лицо в свои ладони, я нежно прижалась к его губам, к подбородку, к шее. Я
видела, как под кожей пульсирует жилка, и голод сделался настолько сильным, что
я уже не могла сдерживаться.
Я укусила Лукаса в шею. Сильно. Услышала, как он ахнул от
боли и потрясения, но в эту секунду его кровь потекла мне в рот. Густой
металлический привкус растекся во мне, как огонь — жаркий, неуправляемый,
опасный и прекрасный. Я сглотнула, и вкус крови Лукаса во рту показался мне
слаще всего на свете.
Он попытался оттолкнуть меня, но слабел на глазах. Когда он
начал заваливаться назад, я крепко обняла его, чтобы делать большие глотки. Мне
казалось, что вместе с кровью я втягиваю в себя его душу. Мы никогда еще не
были ближе друг к другу.
«Мой, — думала я. — Мой».
И тут Лукас окончательно ослаб и лишился чувств. Осознание
захлестнуло меня, как ледяная волна, и вывело из транса.
Я ахнула и отпустила Лукаса. Он с глухим стуком упал на пол
беседки, как тряпичная кукла. Зияющая рана там, где мои зубы прокусили его
горло, была темной и влажной в лунном свете, поблескивая, как разлитые чернила.
Тонкая струйка крови стекала на пол и собиралась лужицей вокруг маленькой
серебряной звездочки, выпавшей из моих волос.
— Помогите, — приглушенно, почти шепотом позвала я. Губы все
еще были липкими и горячими от крови Лукаса. — Кто-нибудь, пожалуйста!
Помогите!
Спотыкаясь, я спустилась со ступенек беседки, отчаянно желая
найти кого-нибудь — кого угодно. Родители будут вне себя, миссис Бетани тоже,
только в тысячу раз ужаснее, но кто-то должен помочь Лукасу!
— Есть тут кто-нибудь?
— Что с тобой случилось? — Из-за деревьев вышла Кортни, явно
в сильном раздражении. Ее белое кружевное платье помялось, а за спиной стоял ее
кавалер; видимо, я помешала им обжиматься. — Погоди... у тебя на губах... Это
что, кровь?
— Лукас! — Я была в таком глубоком шоке, что ничего не могла
объяснить. — Пожалуйста. Помоги Лукасу.
Кортни тряхнула длинными белокурыми волосами, решительно
вошла в беседку и увидела лежащего там Лукаса с раной на шее. Она выдохнула:
— О боже. — Потом повернулась ко мне с самодовольной
улыбкой. — Самое время тебе повзрослеть и стать вампиром, как и все мы.
Глава 8
— Я не убила Лукаса? С ним все в порядке? — всхлипывала я и
не могла успокоиться. Мама обнимала меня за плечи; я покорно позволила ей
увести себя из беседки. Папа бежал впереди и нес на руках лишенного сознания
Лукаса. Остальные учителя маячили неподалеку, чтобы не подпустить других
учеников и не дать им догадаться о случившемся. — Мама, что я наделала?
— Лукас жив. — Ее голос никогда еще не звучал так нежно. —
Он поправится.
— Ты уверена?
— Совершенно уверена. — Мы поднялись по каменным ступеням. Я
споткнулась о каждую. Меня так трясло, что я едва шагала. Мама погладила меня
по голове. Волосы мои растрепались, косички расплелись. — Милая, иди наверх, в
нашу квартиру, хорошо? Умойся. Успокойся.
Я замотала головой:
— Я хочу остаться с Лукасом!
— Он даже не поймет, что ты рядом.
— Мама. Пожалуйста!
Она хотела отказать мне, но поняла, что спорить бесполезно.
— Пойдем.
Папа отнес Лукаса в каретный сарай. Войдя туда, я не сразу
сообразила, зачем в каретном сарае нужна квартира, стены которой обшиты черными
деревянными панелями, и на них висят коричневатые фотографии в старинных
рамках. Потом вспомнила, что именно здесь живет миссис Бетани, но была слишком
потрясена, чтобы бояться ее. Я попыталась войти в спальню, чтобы увидеть
Лукаса, но мама покачала головой.
— Умой лицо холодной водой. Сделай несколько глубоких
вдохов. Возьми себя в руки, милая, тогда и поговорим. — Криво улыбнувшись, она
добавила: — Все будет в порядке. Вот увидишь.
Я долго не могла повернуть липкими дрожащими руками ручку на
двери в ванную, а взглянув в зеркало, поняла, почему мама так настаивала, чтобы
я умылась. Губы были испачканы кровью Лукаса, несколько капель размазалось по
щекам. Я открыла краны, отчаянно стремясь смыть с себя свидетельство того, что
натворила, но едва прохладная вода потекла на пальцы, я пристальнее всмотрелась
в кровавые пятна. У меня такие красные губы... и все еще припухшие от поцелуев.
Я медленно провела по губам кончиком языка. На них все еще
ощущался вкус крови Лукаса, и мне казалось, что в этот миг он даже ближе ко
мне, чем когда я его обнимала.
«Стало быть, вот что это значит», — думала я. Родители всю
жизнь твердили мне, что однажды кровь станет чем-то большим, нежели просто
кровь; большим, нежели нечто, принесенное ими из лавки мясника и предложенное
мне за обедом. Я никогда не могла понять, что они имеют в виду. А теперь
поняла. В некотором смысле это и вправду было похоже на первый поцелуй с
Лукасом: мое тело знало, что мне требуется, и хотело этого задолго до того, как
догадалось сознание.
Потом я подумала о Лукасе, откинувшемся назад, когда я его
целовала, и полностью мне доверившемся. Снова нахлынуло чувство вины, и я опять
заплакала и начала плескать водой в лицо и на шею. Потребовалось несколько
минут и много глубоких вдохов, прежде чем я смогла выйти из ванной.
Кровать миссис Бетани представляла собой черное резное
уродство с витыми столбиками, поддерживающими балдахин. Явно сделана много
столетий назад. В самом центре лежал Лукас, без сознания, такой же бледный, как
бинты у него на горле. Но он дышал.
